Бела Кун

2 мая, когда Центральный рабочий совет мобилизовал рабочих пештских заводов и провозгласил, что половина членов совета тоже пойдет на фронт, в ту же ночь венгерские аристократы и белые офицеры напали на венское посольство Венгерской советской республики, ограбили его и, кроме нескольких сотен тысяч английских фунтов и французских франков, унесли еще сто сорок миллионов венгерских крон (около десяти миллионов долларов). Посла и нескольких сотрудников посольства контрреволюционеры похитили и заключили в какой-то монастырь. Все это было проделано с молчаливого согласия «нейтрального» социал-демократического правительства Австрии.

Венская социал-демократическая полиция занялась «сыском», и тогда пришлось выпустить из монастыря заключенных туда венгерских подданных. Но преступников, конечно, не обнаружили, унесенные деньги не нашлись больше никогда.

Ограбление посольства шло в полном согласии с планом правых социал-демократических лидеров (связанных в Будапеште с иностранными дипломатами, например с англичанином Фрименом) свергнуть в первую половину мая Венгерскую советскую республику. Осуществить его помешало неожиданное для них отважное выступление рабочего класса.

О согласованности действий внутри страны и за рубежом свидетельствует и поведение Вильмоша Бема — 5 мая он отказался от поста главнокомандующего Красной армии, но после того, как упомянутый план был сорван, Бем отложил свое намерение подать в отставку до лучших времен.

В эти же дни и румынское правительство передало свои «условия перемирия». Запросило оно вовсе «немного»: всего лишь железнодорожный парк всей венгерской территории восточнее Тисы (около семидесяти двух тысяч пассажирских, товарных вагонов и паровозов).

В эти же дни под Киевом началась концентрация венгерских интернациональных полков Российской Красной Армии. Они готовились вместе с Украинской Красной Армией прийти на помощь Советской Венгрии.

И в эти же дни одно из рабочих предместий Будапешта (Эржебетварош), словно в ответ на происки внутренней и зарубежной контрреволюции, решило взять себе имя Ленина. Эржебетварош стал Ленинварошем, иначе говоря — Ленинград дом. Думаю, что это был первый в мире Ленинград.

В эти дни Янош Перени обратился от имени старейших рабочих пештских заводов в Народный комиссариат по военным делам с просьбой разрешить и рабочим старше пятидесяти лет пойти на фронт защищать пролетарскую революцию. «Такой старый боец даст десять очков вперед любому молодому, — писал Янош Перени. — Я был кавалеристом, а теперь попросился в артиллерию; и что же, сказали: стар, не годен. Домой прогнали. Будто по морде дали…»

Но не только стариков старались гнать домой. Врачи призывных комиссий, которые в мировую войну признавали годными для защиты габсбургской монархии даже слабых, отощавших семнадцатилетних юнцов, теперь преподносили приговор «Не годен» восьмидесяти процентам добровольцев, которые являлись на защиту Советской Венгрии.

Рабочие заводов и рудников шли на фронт вместе с лучшими сыновьями крестьянства. И вместе с ними шли в Венгерскую Красную армию русские, польские, словацкие, австрийские, итальянские, румынские, югославские, болгарские интернационалисты. Они действовали по примеру интернационалистов, сражавшихся в гражданскую войну вместе с Российской Красной Армией. Одним из самых героических подразделений Венгерской Красной армии была 80-я интернациональная бригада. Немало бойцов этой бригады сложили головы на тисском фронте, во время северного похода. Они первые пошли в атаку и при освобождении Лошонца (Лученеца). Я и по сей день помню имена многих товарищей интернационалистов: русских — Владимира Юстуса, Владимира Урасова, Рафаила Меллера; поляков — Иозефа Красного, Францишека Гарлинского, Иозефа Лапинского; австрийца Эгона Эрвина Киша, который стал впоследствии всемирно известным писателем. Около трехсот итальянцев сражалось в Венгерской Красной армии. Видела я заявление, присланное итальянцами, мне показал его Бела Кун, но в памяти у меня сохранилось только одно имя. а почему — об этом читателю нетрудно будет догадаться: итальянца звали Данте.

Я даже встречалась со многими интернационалистами, когда они поздно ночью приходили к Бела Куну.

Еще и двух месяцев не исполнилось советской республике, а уже на фронтах и в тылу все ожесточеннее становилась борьба между пролетарской революцией и контрреволюцией.

…Это было почти полвека назад.

Припоминая, какими мы были, какой была я сама, и видя себя сейчас, мне иногда приходит в голову, да неужто же и венгерская пролетарская революция, Венгерская советская республика состарилась так же, как и я? Неужто и ей приходится так же осторожно ступать по земле, как и мне?

Но это только мгновенное чувство.