Белая

Старик не сказал ей ни слова упрека, когда ее скинули у его типи. Только укоризненно покачал головой, помог подняться и завел в палатку. Она равнодушно дала осмотреть себя и свою открывшуюся рану, она так устала... Тем не менее сколь бы ни была слаба белая девушка она пережила эту тяжелую зиму, хотя никогда так не мерзла и не голодала. Были дни когда типи старика заносило снегом и в нем устанавливалась та гулкая тишина, при которой закладывало уши, как бывает под водой. Старик скрестив ноги и укрывшись шкурой чуть ли не с головой, говорил, похоже, что-то рассказывая, надеясь, что белая поймет его и заговорит с ним. Но она отворачивалась, либо притворялась что спит. Она не хотела смотреть на него и по ее отсутствующему взгляду он видел, что всеми своими помыслами она не здесь. Она грезила наяву. Вправе ли он был разрушать ее грезы, которые спасали ее от тоски, зимней стужи и от ночного сумрака, что стоял в их типи, занесенное снегом, больше похожим на холодную темную нору. Дуя на озябшие пальцы, она сшивала шкуры, которые вытащил старик, показав жестом, что тогда они могут укрыться ими. И вот она, дрожа от холода, сшивала костяной иглой тонкими бизоньими жилами эти шкуры, больно раня пальцы, но это было ничего по сравнению с голодом, от которого ее мутило, и когда подступала слабость, она по примеру старика укрывалась только что сшитой шкурой, поверх еще нескольких, чтобы согреться и погружалась в сон, молясь о чуде и видя сны о цветущих садах Канзаса. Когда их типи откапывали, то очень удивлялись находя старика и белую девушку живыми. Скудные запасы пищи старика, которые они растягивали, как могли, быстро заканчивались, а весна все не наступала. Холода не желали уходить. Кажется только по-весеннему пригреет солнышко, как снова ударяли морозы. И тогда пришлось голодать по-настоящему. Она ослабла настолько, что не было сил подняться, ослаб и старик, но вида не подавал, крепясь и много молясь, заунывно взывая охрипшим голосом к своим богам. И их молитвам вняли.

В тот день она услышала голоса. Она тяжело, долго и нехотя просыпалась. Реальность возвращалась к ней урывками. Сначала звуки слышались издалека, потом она поняла, что говорили рядом... голоса... незнакомые... английская речь? Господи всемогущий! Значит она дома и все это привиделось ей! Каким же долгим был ее кошмар. Наверное она тяжело болела и ее мучил горячечный бред. Девушка открыла глаза, чтобы тут же испытать сокрушительное разочарование. Над нею провисал под тяжестью мокрого снега все тот же ненавистный кожаный полог палатки, да хлопала о него задубевшая коса скальпа, а сама она была погребена под тяжелой кучей шкур. Всхлипнув, она закусила губу, чтобы не разрыдаться. Господи, чем она прогневала тебя?! Она всегда была доброй христианкой! Кто-то снова заговорил по-английски, и она повернулась туда, откуда слышалась эта странная речь. Около разведенного в очаге огня сидели трое. Старик, незнакомый индеец и бородатый белый, своей одеждой и длинными волосами, походивший на краснокожих. Он так же, как и они, сидел скрестив ноги, накинув на плечи бизонью шкуру и курил трубку. На его голове красовалась меховая шапка с длинным пушистым хвостом енота, опускавшимся на плечо. Говорил он странно перемежая английские слова с индейскими. Девушка зашевелилась и медленно села.

- О, вот вы и очнулись, мисс, - широко улыбнулся бородатый белый в шапке.

У него было лицо добродушного человека, который прожил на этом свете пятьдесят зим в ладу с собой и людьми.

- Я-то уж было подумал, что никогда этого не случиться, - и от уголков его глаз разошлись светлые морщинки. - Ну, то что вы очнетесь, мисс... - поправился он, чувствуя, что сказал бестактность. - Вижу, что не сладко вам пришлось.

- Кто вы? - проговорила девушка слабым голосом, оглядывая его и с удивлением осознавая, что еще не разучилась говорить на собственном языке, но больше тому, что кто-то по доброй воле мог прийти к дикарям.

- Я, Роб Макрой, мисс, траппер. Охочусь вот вместе с индеями и привожу им кой-какой товар. Индейцы прозвали меня Ступающий Мокасин, потому что брожу по свету где вздумается и когда вздумается, да дружу с этими краснокожими чертяками. Слышал, вы немало хлопот причинили им своим упрямством. Вот ведь, кажется, уже и помирали, а все-таки умудрились сбежать.

- Помогите мне... - прошептала девушка, отчаянно надеясь на спасение.

- Э-э нет, - покачал головой Роб Макрой. - Они теперь с вас глаз не спустят. Не знаю зачем вы им понадобились, этого я пока не смог выведать, - понизил он голос, - но на меня не надейтесь. Мне моя репутация у краснокожих дороже, чем ваше сомнительное спасение. Уж, прошу прощения за прямоту, но говорю как есть.

- Хотя бы сообщите обо мне в ближайший форт.

- Эх, милая вы моя, - вздохнул траппер, покачав головой и косясь на индейцев невозмутимо курящих свои трубки. - В форте вас считают погибшей, только удивляются почему это всех убитых скальпировали и оставили валятся, а ваше тело забрали с собой.