Читаем Белая фабрика полностью

Но полицай Шломо, не дожидаясь, пока ему откроют, врывается внутрь. Это кряжистый красномордый грубиян, у него на руке повязка «Ordnungdienst», в руках – деревянная дубинка.


Полицай Шломо. На выход, Кауфман. Тебя вызывают в Красный дом.

Йосеф. В Криминальную полицию?.. А где повестка?

Полицай Шломо. Слушай, Кауфман. Лучше тебе не ерепениться. Одевайся, и вперед.

Йосеф. Это все из-за того случая?

Ривка. Из-за какого случая, Йосеф?

Полицай Шломо. Значит так, Кауфман… Или ты сейчас выходишь…

Йосеф. Мне с вещами?

Полицай Шломо. Про вещи мне ничего не говорили.

Ривка. Нет! Я его вам не отдам!


Она налетает на полицая Шломо, но тот с легкостью отталкивает ее, потом заносит над ней свою дубинку. Свистит в свисток.


Йосеф. Не надо… Я выйду, клянусь. Дайте нам минуту… Чтобы попрощаться.

Полицай Шломо (нехотя). Минута, Кауфман. Минута.


Полицай Шломо делает ложный выпад дубинкой, как будто намереваясь ударить Ривку, и выходит.


Ривка. За что, Йосеф? За что?!

Йосеф. Помнишь, когда застрелили Шошу? Я тоже был там. На мне тоже не было звезды. Я сбежал, но они меня видели.

Ривка. Почему ты ничего не сказал?!

Йосеф. Прости меня. Я не хотел… Прости.

Ривка. Не выходи, Йосеф. Не выходи к ним. Мы что-нибудь придумаем.


Она обнимает его из всех сил.


Йосеф. Нет. Я пойду. Я больше не могу все время бояться, Ривка. Я так устал бояться!

Полицай Шломо (за сценой). Кауфман!


Йосеф бросается к детям, целует их. Целует Ривку.


Вольф. Ты уходишь, пап?

Герман. Когда ты вернешься?

Йосеф. Скоро. Я скоро.

22

Красный дом – штаб-квартира немецкой Криминальной полиции в Лодзинском гетто. Мрачное помещение: не то канцелярский кабинет, не то пыточная. В одном его углу находятся Коппе, Ланге и Румковский. В другом углу появляется Йосеф, которого бесцеремонно вталкивает внутрь полицай Шломо. Йосеф видит Ланге и Коппе и застывает, парализованный ужасом. Он смотрит в пол.


Румковский. Добрый день, пан Кауфман.

Йосеф. Добрый день, пан Румковский.

Ланге. Эй! Что ты встал? Иди сюда!


Йосеф с трудом заставляет себя поднять голову. Смотрит на Ланге. Ланге оглядывает Йосефа. Кажется, этот момент длится вечность. Наконец Йосеф делает нерешительный шаг ему навстречу. Затем еще один.


Румковский. Долго же нам пришлось вас искать, пан Кауфман.

Йосеф. Неужели вам обязательно все это… Давайте просто покончим с этим.

Ланге. Что это он там блеет?


Йосеф дышит тяжело, словно выброшенная на берег рыба. Ланге и Коппе переглядываются. Ланге не узнает Йосефа, но Коппе, нахмурившись, разглядывает его, словно пытаясь вспомнить, где мог его видеть.


Коппе. Ты говоришь по-немецки?

Румковский. Пан Кауфман… Послушайте-ка. У нас тут срочное дело… Господа офицеры прибыли с внеплановой инспекцией. Мой переводчик слег с тифом, и я вспомнил о вас, пан Кауфман. Переведете?

Йосеф (недоверчиво). Перевести? И все?.. Да, разумеется!..


Он старается унять дрожь, успокоиться, но пережитое волнение все никак не отпустит его. Переводить Коппе он начинает, не сразу понимая, о чем речь.


Коппе и Йосеф (хором). Итак. Принятых мер по уменьшению численности гетто Литцманнштадта оказалось недостаточно. Содержание иждивенцев тянет экономические показатели вниз. Придется вам депортировать еще двадцать четыре тысячи человек.

Румковский и Йосеф. Двадцать четыре тысячи?!.. Фир-унд-цванциг? Но мы ведь совсем недавно… При всем желании, у нас не осталось такого количества стариков и больных… (Пауза.) Вряд ли я смогу набрать больше пяти тысяч…


Перейти на страницу:

Похожие книги

Батум
Батум

Пьесу о Сталине «Батум» — сочинение Булгакова, завершающее его борьбу между «разрешенной» и «неразрешенной» литературой под занавес собственной жизни,— даже в эпоху горбачевской «перестройки» не спешили печатать. Соображения были в высшей степени либеральные: публикация пьесы, канонизирующей вождя, может, дескать, затемнить и опорочить светлый облик писателя, занесенного в новейшие святцы…Официозная пьеса, подарок к 60-летию вождя, была построена на сложной и опасной смысловой игре и исполнена сюрпризов. Дерзкий план провалился, притом в форме, оскорбительной для писательского достоинства автора. «Батум» стал формой самоуничтожения писателя,— и душевного, и физического.

Михаил Александрович Булгаков , Михаил Афанасьевич Булгаков , Михаил Булгаков

Драматургия / Драматургия / Проза / Русская классическая проза