Белая фабрика

Коппе расправляет плечи. Ланге подает ему еще одну папку с бумагами, маркированную статистическим бюро гетто. Тот листает документы.

Коппе и Йосеф. Ресурс еще далеко не исчерпан. У вас тут несколько десятков тысяч несовершеннолетних, если верить вашей же статистике.

Румковский и Йосеф. Дети?!

Коппе и Йосеф. Они ничего не производят.

Румковский и Йосеф. Многие дети заняты на производстве текстиля, герр обергруппенфюрер. В легкой промышленности они…

Коппе и Йосеф. Трехлетние? Пятилетние? Вы мне мозги запудрить хотите?

Румковский и Йосеф. Никак нет! Но с семи лет они вполне уже физически крепки и активно участвуют в производстве…

Коппе и Йосеф. Исключено. Думаете, я не знаю, что такое семилетние дети? (Пауза.) Давайте так: отдаете несовершеннолетних, и скостим вам план на пару тысяч.

Румковский и Йосеф. Позвольте хотя бы оставить начиная с девяти лет…

Румковский встает на колени перед Коппе.

Ланге. Кто тебе разрешил вставать на колени, идиот?!

Румковский. Пожалейте!

Коппе. Придется нам подыскать более сговорчивого старейшину, а, Ланге?

Румковский и Йосеф (хором). Хотя бы с десяти… Десятилетних у нас много занято на пошиве… Извольте сами инспектировать производство… Их нам некем будет восполнить… Производство встанет!

Коппе смотрит в бумаги, считает что-то пальцем.

Коппе и Йосеф. Господи, да что вы так за них цепляетесь? Ладно, слушайте… Если сможете отгрузить нам двадцать тысяч, можете оставить своих десятилетних себе. Но каждого младше десяти лет вы мне сдадите.

Румковский. Хорошо, герр обергруппенфюрер.

Коппе и Йосеф. Операция продлится неделю. Будет введен комендантский час. Всех бродяг будем забирать сразу. И я рассчитываю на эту вашу еврейскую полицию.

Румковский и Йосеф. Так точно.

Коппе поднимается со своего места, снимает с крючка шинель, Ланге помогает ему надеть ее. Румковский остается стоять на коленях. Собравшись уже было уходить, Коппе задерживается еще на мгновение, вглядываясь в лицо Йосефа.

Ланге. Все в порядке, герр обергруппенфюрер?

Коппе. Этот еврей кажется мне странно знакомым. Где я мог его видеть?

Йосеф. Я однажды уже переводил для вас, пан начальник.

Коппе. Ах, вот оно что…

Ланге. Удивительно, герр обергруппенфюрер, как вы его могли запомнить. У меня вот их лица уже слипаются в одно…

Коппе. Учитывая, сколько их через вас прошло, Ланге, это простительно.

Они выходят. Румковский подает руку Кауфману, чтобы тот помог ему подняться с колен.

Йосеф. Пан Румковский, неужели вы собираетесь в этом участвовать?

Румковский. Пошел отсюда, Кауфман. (Орет.) Пошел отсюда вон! И не вздумай трепать языком! Иначе в следующий раз ты отсюда уже живым не выйдешь!

Йосеф бредет к выходу. Румковский отряхивается, протирает очки. Йосеф задерживается на пороге. Мнется, но Румковский не гонит его.

Румковский. А что мне остается?! Или я отдаю им эти двадцать тысяч, или они сотрут в порошок все мое гетто! Это все, что я могу сделать! Да любой на моем месте сделал бы то же самое! Вот хоть ты, Кауфман? Ты слышал разговор!

Йосеф. У меня двое детей, пан Румковский. Одному семь лет, другому восемь.

Румковский. Прискорбно, Кауфман. Весьма прискорбно. Семь и восемь. А мне вот Бог детей не дал, Кауфман. И этот вот сиротский приют, которым я управлял многие годы… Теперь его тоже придется… закрыть. А они мне все там как родные!

Йосеф. Я понимаю… Я верю.

Румковский. Они превращают меня в орудие убийства моих собственных воспитанников! Ну, откажусь я – неужели немцы не справятся без меня? Еще как справятся! Убийца ли я? Нет, я просто свидетель! Просто статист!

Йосеф. Неужели ничего нельзя сделать?!