Белая кошка

Баррон пожимает плечами, а Филип качает головой.

На улице никого, и в слабом предутреннем свете ресторан кажется волшебным, магическим местом. Наверное, у меня плохой вкус.

Племянник Захарова поворачивает ключ, дверь распахивается, и мы заходим.

– Уверен, что тут никого?

– Посреди ночи? Кто тут может быть? Ключ непросто было раздобыть.

– Итак, – начинает Баррон, – здесь повсюду будут столики, куча народу: богатенькие политиканы, которым нравится водить знакомство с мафией, возможно, кое-кто из Вольпов и Нономура – мы временно заключили союз.

Он пересекает комнату и останавливается прямо под огромной люстрой с хрустальными голубыми подвесками. Даже в полумраке она искрится и сияет.

– Здесь будет подиум, долгие, скучные речи.

– А в честь чего?

– Захаров собирает средства для фонда «Мы против второй поправки». – Баррон смотрит подозрительно; наверное, я должен это знать.

– И что, вот так просто подойти к нему? На глазах у всех?

– Успокойся, – вмешивается Филип. – В который раз говорю тебе, у нас есть план. Мы слишком долго ждали, не глупи, ладно?

– Нужно учитывать дядины привычки. Он не будет постоянно держать поблизости телохранителей, иначе все подумают, что глава клана Захаровых чего-то боится. Вместо охраны за ним по очереди будут присматривать высокопоставленные мастера. Мы с Филипом прикрываем его задницу с пол-одиннадцатого до полпервого.

Киваю, оглядывая расписанные маслом стены. На фресках – избушка на курьих ножках и старуха в летающем ведре. Повсюду висят зеркала в тяжелых рамах, в которых мы отражаемся, и поэтому кажется, что в зале много людей.

– Ты должен следить за нами. Дождешься, когда Захаров пойдет в туалет. Оттуда всех выгонят, а значит, никаких свидетелей. Там и дотронешься до него.

– Где это?

– Тут два мужских туалета, – машет рукой Антон. – Сейчас покажу. В тот, что с окном, дядя не пойдет.

Братья подводят меня к блестящей черной двери, на которой изображен золотой всадник.

– Мы зайдем вместе с Захаровым, – инструктирует Филип. – Подождешь пару минут и тоже войдешь.

– А я буду в зале, – добавляет Баррон, – прослежу, чтобы все шло как надо.

Толкаю дверь. Внутри мозаичное панно во всю стену – гигантская огненно-золотая птица возле дерева, покрытого странного вида листьями, больше похожими на капустные. Сушилку для рук тоже покрасили оранжево-красным, на фоне рисунка она почти теряется. С одной стороны кабинки, с другой – писсуары и длинная мраморная консоль с блестящими латунными раковинами.

– Представь, что я Захаров. – Антон встает возле раковины. Внезапно до него доходит, что придется изображать жертву убийства. – Нет, постой. Пусть лучше Баррон сыграет дядюшку.

Они меняются местами.

– Вот так, давай.

– Что мне говорить?

– Притворись пьяным, – советует Баррон. – Ты напился и толком не понимаешь, где оказался.

Покачиваясь, подхожу к брату.

– Уберите его отсюда, – говорит тот с фальшивым русским акцентом.

Протягиваю руку в перчатке и, запинаясь, бормочу:

– Сэр, для меня такая честь…

– Вряд ли Захаров пожмет ему руку, – сомневается Баррон.

– Конечно пожмет, – не соглашается Антон. – Филип скажет, что это его маленький братишка. Кассель, давай еще раз.

– Сэр, для меня такая честь быть здесь. Вы так заботитесь о мастерах, помогаете нам дурить жалких простых людишек.

– Прекрати валять дурака, – беззлобно командует Филип. – Подумай о деньгах. Тебе нужно дотронуться до него, до кожи.

– Я просуну руку под манжету. А в своей перчатке прорежу дырочку.

– Старый мамин фокус, – смеется Баррон. – Так она надула того парня на скачках. Ты вспомнил.

Лучше не комментировать это «вспомнил». Киваю, глядя в пол.

– Ну, покажи-ка.

Протягиваю вперед правую руку и, когда Баррон пожимает ее, хватаю его левой за запястье. Держу крепко – чтобы вырваться, ему понадобится несколько секунд. Антон смотрит на нас широко раскрытыми глазами. Испугался, это точно. А еще я вижу, как он меня ненавидит. Боится и потому ненавидит еще сильнее.

– Такая честь, сэр.

– И превратишь сердце в камень, – кивает племянник Захарова. – Будет похоже на…

– Поэтично.

– Что?

– Сердце в камень – поэтично. Сам придумал?

– Будет похоже на сердечный приступ, до вскрытия во всяком случае, – он не отвечает на мой вопрос. – Пускай так все и думают. Справишься с отдачей, а потом вызовем врача.

– Пьяного ты не очень убедительно изобразил, – встревает Баррон.

– Уж я постараюсь в среду.

Брат любуется собой в зеркале, приглаживает бровь, демонстрирует хорошо очерченный профиль. Наверное, брился опасным лезвием – слишком уж чисто. Красавчик. Такой легко продаст что угодно кому угодно.

– Нужно, чтоб тебя стошнило.

– Что? Хочешь, чтоб я сунул два пальца в глотку?

– Почему бы и нет?

– Зачем?

Всматриваюсь в братьев. Их лица известны мне в мельчайших подробностях, но сейчас они сосредоточены на другом и не следят за собой. Филип слегка раскачивается туда-сюда с мрачным видом, складывает руки на груди, потом опускает. Преданный мастер; наверное, ему не очень хочется убивать главу клана, даже если это сулит богатство и власть. Даже если, заняв место убитого, друг детства сделает его своей правой рукой.