Белая кошка

Баррон бьет первым. Всего несколько ударов, и я теряю сознание.

Глава тринадцатая

Больно шевелиться, больно даже дышать. Вчера ушибы ныли не так сильно. Лежу на кровати в своей старой комнате и проверяю память: нет ли провалов? Точно так же в детстве я осторожно нащупывал языком дырку от выпавшего зуба. Помню все совершенно отчетливо: надо мной нависают братья, Баррон бьет ногами, снова и снова. И пистолет – он стал змеей, обвился у того парня вокруг запястья. Только как в кровати очутился, не помню, но это потому, что сознание потерял.

– Боже мой.

Дотрагиваюсь до лица, рука вроде моя – обычной, нормальной формы. Медленно ощупываю шов на ноге. Там под кожей остался один целый камешек, два других раскололись. Рана ноет от малейшего прикосновения. Значит, я не сошел с ума. Талисманы сработали, Баррон дважды колдовал, и они раскололись.

Баррон… Мастер памяти. Он копался в голове у Моры. И у меня.

Желудок скручивает спазм. С трудом перекатываюсь набок, еще не хватало подавиться собственной рвотой. Кружится голова, все как в тумане, напротив на стопке чистой одежды сидит и щурится белая кошка.

– Ты что здесь делаешь? – шепчу я. В горле будто битое стекло насыпано.

Она спрыгивает с моего свитера, потягивается, выгнув спину, пару раз выпускает когти.

– Видела, как меня вчера притащили? – вместо слов получается неразборчивое кваканье.

Кошка облизывается, демонстрируя розовый язычок.

– Прекрати кокетничать.

Она подходит, замирает на секунду, а потом прыгает прямо на меня. Вздрагиваю, все тело немедленно скручивает от боли.

– Я знаю, кто ты, знаю, что с тобой сделал.

«На меня наложили проклятие. Только ты можешь его снять». Ну конечно.

Какая у нее мягкая шерсть. Протягиваю руку и глажу выгнутую спину. Вранье все это – я не знаю ее. Возможно, догадываюсь, кем она была раньше, но кто передо мной теперь?

– Не знаю, как тебя обратно превратить. Теперь понимаю, что сам тебя проклял, все сходится, но я не имею ни малейшего понятия, что делать.

Кошка замирает. Уткнувшись носом в ее пушистый мех, я чувствую острые коготки на своей коже.

– Амулета против сна у меня нет, ты можешь работать. Помнишь, как тогда, на крыше, или в сарае в грозу, или когда ты еще была человеком.

Кошачье мурлыканье похоже на отдаленный рокот грозы. Я закрываю глаза.

Открываю их и снова чувствую боль во всем теле. Когда пытаюсь встать, то поскальзываюсь в луже крови. Надо мной склонились Филип, Баррон, Антон и Лила.

– Он ничего не помнит. – Лила теперь в образе девушки, она улыбается, оскалив острые собачьи клыки. Ей определенно больше четырнадцати. Такая красивая, что я съеживаюсь от страха. Смеется.

– Кто пострадал?

– Я, – отвечает Лила. – Ты что, забыл? Я умерла.

С трудом встаю на колени. Театр, я на сцене веллингфордовского театра. Вокруг никого. Тяжелый синий занавес опущен; из-за него доносится приглушенный шум голосов: наверное, публика собирается. Лужа крови исчезла, в полу зияет открытый люк. С трудом встав на ноги, я снова поскальзываюсь и чуть не падаю прямо в черную дыру.

– А как же грим? – на сцене появляется Даника в сияющей кольчуге и с пуховкой в руках; ударяет меня по лицу, поднимая целое облако пудры.

– Это всего лишь сон, – громко говорю я сам себе, но помогает не очень-то.

Снова открываю глаза. Теперь вокруг зрительный зал настоящего драматического театра: красные ковровые дорожки, пыльные деревянные панели, хрустальные люстры и золотая роспись на лепных потолках. Передние ряды заняты разодетыми кошками, они мяукают и обмахиваются программками.

Ковыляю к ближайшему пустому ряду, оглядывая публику. Некоторые звери оборачиваются, в их глазах отражается свет ламп. Усаживаюсь, и тут как раз поднимается красный занавес.

На сцену выходит Лила в длинном белоснежном викторианском платье с блестящими пуговками, следом за ней Антон, Филип и Баррон в нарядах разных эпох. Племянник Захарова облачен в темно-красный костюм с широкими плечами в стиле 30-х годов, на голове у него огромная шляпа с пером. Старший брат в дублете[8] и брыжах[9] похож на лорда времен королевы Елизаветы. На Барроне длинная черная мантия – священник или судья?

– Случилось так, – Лила нарочито театральным жестом воздевает руку к лицу, – что я, девица юная, склонна к забавам.

– Случилось так, что я готов вас забавлять, – низко кланяется Баррон.

– Случилось так, – вступает Антон, – что мы с Филипом за деньги избавляемся от неугодных. О нашем приработке скромном ее отец не должен знать. Когда-нибудь я встану во главе всего.

– Увы, увы! – восклицает Лила. – Злодей.

– Случилось так, что мне по нраву деньги, – с улыбкой потирает руки Баррон.

– С Антоном мы наконец выберемся из грязи, – Филип смотрит прямо мне в глаза и, похоже, обращается в эту минуту только ко мне. – Моя девушка беременна. Ведь ты же понимаешь? Я делаю это ради всех нас.

Мотаю головой. Нет, не понимаю.