— Не хочу, чтобы благополучие моего сына зависело от урожаев.
— Я понял. Обыщу главную башню ещё раз, подвал проверю, склеп.
— Только так, чтобы никто ничего не заподозрил. А то начнутся беспорядки.
— Я буду очень осторожен, — пообещал Бари.
Янара открыла окно и посмотрела вниз. Таян отчитывала няньку, стоящую возле переносной колыбели.
— Ты не умеешь считать до ста? — зло звучал низкий голос.
— Умею, — пробубнила полная женщина, пеленая ребёнка.
— А до трёх?
— Умею.
— Я велела тебе досчитать три раза до ста и унести Бертола с солнца. — Таян хлопнула ладонью по согнутой спине няньки. — Не затягивай сильно! Это младенец, а не полено!
— У нас в деревне все так пеленают. Чтобы ножки были ровными.
— У него ровные ножки. Куда ещё ровнее?
— А у нас в деревне одна дура так запеленала ребёнка, что он задохнулся, — отозвалась кормилица, сидя на лестнице.
Её дочка выпустила изо рта влажный сосок и захныкала.
— Кушай, милая, кушай, — проговорила нараспев кормилица, покачивая девочку на коленях. — А то сейчас придёт мальчик Бертол, высосет всё молоко, тебе ничего не достанется.
— Я говорила, что сначала надо кормить герцога? — накинулась на неё Таян.
— Да шучу я, шучу. Молока на всех хватит.
— Последний раз предупреждаю. Иначе приведу из деревни другую мамку, а тебя вышвырну. И медяка на дорогу не дам, и телегу не дам. Будешь топать до города пешком, пока в канаве от жажды и голода не помрёшь.
— Я всегда кормлю герцога первым, — стала оправдываться кормилица, суетливо укладывая дочку в корзину. — Это я только сейчас, пока он грелся на солнышке…
Вытащила из прорехи платья вторую грудь. Приняла Бертола из рук няньки и рассмеялась, глядя, как он ищет губами сосок.
— Проголодался, соколик мой синеокий? — Охнула, когда Бертол стиснул сосок дёснами. Покосилась на дочку. — Смотри, как надо кушать. Смотри!
Янара с трудом оторвала взгляд от трогательной сцены и вернулась к столу.
— Опять пигалица разошлась? — беззлобно проворчал брат, ссыпая монеты в ларец. — У самой молоко на губах не обсохло, а туда же — командовать. То кухарок строит, то конюхов ругает. Вчера сцепилась с солдатами. Не девка — веретено. Так и вертится, так и норовит уколоть. Сколько ей? Мала ведь совсем.
— Недавно исполнилось восемь, — ответила Янара, усаживаясь в кресло. — Но иногда мне кажется, что она старше меня, только ростом не вышла.
Бари подтолкнул к ней стопку накладных документов:
— Всё сошлось. Если хочешь, перепроверь.
— Деньги расходуй с умом, но на стражниках и слугах не экономь, — распорядилась Янара, складывая бумаги в сундучок. — Корми хорошо. Два раза в неделю топи баню. К зиме справь им добротную одежду. Казарму отапливай. По пустякам не наказывай, но воров и лгунов не прощай. Гони сразу взашей. Пусть деревенские старосты с ними разбираются.
— Указаний на год вперёд. Ужель до зимы не явишься?
Янара подавила тяжёлый вздох:
— Не знаю.
От Фамаля до мэритской крепости неделя пути, столько же обратно. Не наездишься. И разрешат ли ей навещать Бертола, когда она вновь понесёт? Вряд ли. Ей не дадут и шага лишнего ступить, чтобы она, не дай бог, не разрешилась от бремени раньше срока.
— Зимой — оно понятно, — покачал брат головой. — Морозы, снежные заносы. Осенью дожди, грязь. До слякоти ещё целый месяц. Живи здесь. Чем тебе в столице заниматься?
Янара сделала вид, что расслабляет ремешки на туфлях. При мысли о скорой и долгой разлуке с сыном душа выворачивалась наизнанку. А сердце тянуло в Фамаль, к любимому мужчине. Тайный страх увидеть Рэна и герцогиню Кагар вместе — увидеть и понять, что отныне она, законная супруга, вынуждена делить мужа с другой женщиной — делал жизнь Янары невыносимой. Её истощённые нервы находились на пределе. Ночами она стонала в подушку, не в силах вытравить из головы нарисованные измученным воображением картины. Утром вставала уставшей, будто не спала, а взбиралась на гору. Слава богу, днём хватало забот, иначе нескончаемые переживания свели бы её с ума.
— На твою долю выпало такое испытание… — произнёс Бари. — Крепись, сестрица.
Янара не подозревала, что брат умеет сопереживать. Решив, что ослышалась, вскинула голову и столкнулась с сочувствующим взглядом. Нестерпимая душевная боль выплеснулась в порывистом жесте: Янара схватила Бари за руку и крепко сжала его пальцы:
— Не обижай Бертола. Хорошо? И никому не давай его в обиду. Прошу тебя как сестра, как твоя королева. Умоляю как мать.
— Смеёшься? Теперь я у него на службе. Он мой кормилец и благодетель. Я с него пылинки сдувать буду… Решила, кого назначишь опекуном?
— Не тебя, Бари.
Он вздохнул, не скрывая досады:
— Да это понятно. Я не знаю, как меч держать правильно. На лошади езжу шагом. Читаю по слогам, считаю с горем пополам. Какой же из меня опекун? Такой неудачник, как я, не сумеет воспитать в мальчике герцога.
— Какой же ты неудачник? — улыбнулась Янара, закрывая сундучок на ключ. — Мэритских коней продал, мошну набил, Рулу замуж выдал. Управляешь замком, получаешь хорошее жалование. Хочешь жениться — женись. Только Бертола не бросай.