Белая мышь

Добравшись до Шод-Эга, она успела разузнать что-то про большинство из них. В городе ей оставалось посетить ещё два дома, и во втором жила престарелая мать того самого юнца, который костерил Нэнси днём раньше. Старушка сухо и вяло пожала Нэнси руку и представилась как мадам Юбер. На кухню она дошла еле-еле, но Нэнси показалось, что за время разговора та помолодела лет на десять.

– Будьте осторожны в городе, мадам Уэйк, – сказала она, пристально смотря на Нэнси из-за ободка чашки. – Мне кажется, немцы начинают проявлять к нам повышенное внимание.

– Почему вы так думаете? – поинтересовалась Нэнси.

– Мэр больше не чистит пальто, а жандарм стал слишком много пить. Они на нервах. В городе стало больше бензиновых автомобилей, а в них сидят незнакомые мужчины в незнакомой форме. Нервные мужчины, бензин и незнакомцы – на мой взгляд, речь идёт о гестапо. Вы так не считаете?

– Просто, кроме вас, мне больше никто ничего не говорил, мадам, – ответила Нэнси.

Мадам Юбер махнула рукой.

– П-ф-ф, они же не сидят целыми днями у окна и не пялятся на площадь с вязанием в руках, как я.

Логично.

– Спасибо, что предупредили. – Нэнси рассматривала спокойное морщинистое лицо мадам Юбер. – Большинство людей боятся разговаривать о гестапо.

Мадам Юбер пожала плечами.

– Я уже слишком стара, чтобы бояться, а мой сын – ещё слишком юн. А вот городские мужчины слишком стары, чтобы воевать, и слишком богаты, чтобы терять своё, – вот они и боятся. Они петушатся и сотрясают воздух, ругая фрицев в кафе на площади, а потом едут в Монлюсон и нашептывают доносы в знакомое нацистское ушко, помогают им потихонечку. Как Пьер Франгро. Его матери – упокой, господи, её душу – было бы очень за него стыдно. Он подарил немцам поле, которое она оставила ему в наследство, и они на нём построили радиопередающую станцию, и теперь транслируют это… эту дрянь прямо к нам домой. А какая это отличная земля! Он им душу продал.

Нэнси заметила передатчики по дороге сюда, и у неё слюнки потекли от одного их вида.

– Мадам Юбер, нас с вами свели небеса. Я хочу кое-что сделать с этой станцией. Насколько хорошо вы знаете тот участок?

Когда мадам Юбер встала, чтобы принести бумагу и карандаш, от её неуверенной походки не осталось и следа. Сияя улыбкой, она разметила близлежащую территорию, нарисовала, где проходят рельсы и какие дороги ведут к вокзалу и от него.

– Я мимо хожу каждый день. Это на самом краю города. Там всегда как минимум шесть охранников. Колючая проволока, прожекторы стоят здесь и здесь. Сигнал у них сильный, генератор расположен здесь.

Нэнси рассматривала схему на отполированном до блеска столе.

– Мадам Юбер, вы просто божий дар.

Пожилая женщина с довольным видом расправила вязаную салфетку, лежащую между ними.

– Не хотели бы вы познакомиться с моим двоюродным братом Жоржем? Он помогал строить здание станции, и он ненавидит немцев. Ему можно доверять.

Если по району кружит гестапо, сейчас точно не лучшее время для новых друзей, но Нэнси понравилась эта женщина, понравилась невероятно.

– Да, я буду рада.

– Тогда приходите завтра в обед, мадам Уэйк. Он будет здесь. Он очень грустит из-за того, что уже слишком стар, чтобы вместе с моим Жоржем и с вами быть сейчас на плато. Но он будет счастлив, если сможет вам помочь.

Нэнси снова оглядела аккуратную, скромную обстановку в доме.

– Вы уверены, что не боитесь за своего мальчика?

Мадам Юбер перестала улыбаться.

– Я лучше буду бояться за него и гордиться, чем знать, что он в безопасности, и презирать его. Поэтому я рада, что моя подруга, – она постучала по схеме, – умерла в тридцать седьмом и не узнала, что её сын – трус.

Нэнси изучила близлежащую территорию, а Жорж оказался подарком судьбы. На следующий день, возвращаясь в лагерь, Нэнси составила план. Они выдвинутся вечером. Доехав до лагеря, она спрятала велосипед в полуразрушенном амбаре для сена на краю поля и подошла к бойцам, со скучающим видом жующим ужин.

– Мне нужно пять человек.

– Зачем? – спросил один из них.

– Ты не в ресторане, и я тебе не предлагаю выбрать по меню, Жан-Клер. Я скажу, зачем, когда ты вызовешься.

Тишина стояла так долго, что Нэнси начала ощущать её физически.

– Я пойду.

Тардиват, вор парашютный. Благослови его душу, господи.

– Мы тоже, – подал голос Матео, один из испанцев. – Мы ваши должники.

Братья пришли вместе с ним. Нэнси удивилась. С момента того инцидента у воды они держались от неё подальше, да и в Испанию она не ездила, денег их семьям не передавала. Она протянула руку, и Матео её пожал. Родриго и Хуан последовали его примеру.

– А есть здесь французы, желающие воевать с фашистами? – спросила Нэнси, подняв бровь.

Это было попадание в десятку. Все зашевелились, но Форнье успел первым.

– Я пойду.

– Посмотрим, на что вы способны, капитан, – сказала она, оглядев его с ног до головы. – Я так понимаю, вы намеренно промахнулись на днях?

– Конечно.

Она протянула ему руку, и он пожал её, но так, словно боялся чем-то заразиться. Нэнси положила руку ему на плечо.