Белая нить

Отметину могло оставить тонкое оружие, вымазанное ядом. Отравы разные бывают. На выродков они тоже действуют по-разному. Возможно, отравившись, девчонка умерла не сразу. Предположим, она успела выползти и сотворить трясину.

Но интересно другое. Дриады вырожденку не травили. Гинура?.. Сомнительно.

Значит…

Холод. Отдающий льдом яд. Дыра-укус на шее. Игла, — припомнил Олеандр боевую кличку названного брата.

— О, нет-нет-нет, — шепотом залепетал он и схватился за голову. — Только не ты, пожалуйста!

Проклятие! Ну почему беда не приходит одна?! Неужели в Барклей и правда заявился Глендауэр?!

На поляне уже, казалось, собрался весь клан. Дриады шумели, как Барклей в преддверии урагана. Маяча за спинами столпившихся вокруг тел воинов, десятки собратьев то и дело устремляли к Олеандру пытливые взгляды. Он всматривался в смуглые лица стражей так, словно одно из них могло резко побледнеть до мертвецки-белого. По мнению его внутреннего советчика, все происходящее напоминало сон. Ну или глубокое опьянение, когда ты сперва опорожняешь чашу с глушницей, а потом уже хин знает что творится.

— Прошу. — Темно-алый листок, удерживаемый смуглыми пальцами, завис перед носом Олеандра. — У вырожденки нашли.

Аурелиус! Ну конечно! Олеандр перехватил листок и развернул:

«Ненавижу стукачей!

А. — правитель клана дриад».

Стукачей! В прошлом Гинура часто доносил на соплеменников. Но запомнился он клану по одному доносу — доносу на дочь-изгнанницу Стального Шипа.

Гинура сообщил Эониуму, что Азалия и Лета́ живут близ Барклей и воспитывают двойняшек-выродков.

— Хм-м…

Прежде Олеандр уже думал, что непорядки связаны с его мёртвой тёткой. Но ныне разум почти что тыкал его носом в выдвинутое предположение — смутьяны явно мстили за Азалию. А кому еще мстить за раскуроченную судьбу женщины, как не ее былым лесным воздыхателям: Аспарагусу и Каладиуму? Оба некогда изъявляли желание взять дочь Эониума в жены. Оба столкнулись с отказом. От ворот поворот, данный стальным владыкой Аспарагусу, немало удивил дриад — тогда еще никто не ведал о бесплодии Азалии. Каладиума же позднее сковала воля главы дома, отца, высказавшегося против свадьбы сына с неплодородной девицей.

Стоит ли упоминать, что следом Пилея, отца Каладиума, нашли в лесу мёртвым? Он упал с дерева на торчащий штыком корень. Одно время Каладиума даже отцеубийцей называли — за глаза, конечно.

Но слухи ведь тоже не плодятся на пустом месте, верно?

Отец Олеандра извечно поговаривал, что любовь указует существу, кто оно есть, как далеко готово зайти в поступках. А влюбленный мужчина и вовсе по природе своей умалишенный болван, не способный отвести взора от одного-единственного бутона и гораздый брести к нему не столько по шипам и колючкам, сколько по отсеченным конечностям и головам.

Слащавые глупости, конечно, но все же…

— Гм-м… — Олеандр уставился на обмякшее тело Гинуры, в котором завял цвет бесценного дара — жизни.

Предположение о мести за любовь сменилось сознательным обдумыванием вопроса.

К мантикорам все сомнения, протесты и отговорки! В насущной догадке прослеживался хоть какой-то смысл — значит, Олеандру надлежит за него ухватиться и попытаться оглядеть с разных углов.

На закорках подсознания замелькали невзрачные картины случившегося. Они вспыхивали в голове сродни звездам, подсвечивая не проясненные вопросы и пути к нахождению ответов.

Итак, Каладиум. Положим, он смутьян и мстит за Азалию. Почему сейчас? Зачем выжидать аж шестнадцать лет после ее смерти, чтобы вершить гнусности? Безусловно, отыскать и сойтись накоротке с двукровными — задачи далеко не из простых. Но много ли пользы в столь опасной затее? Не бестолковая ли это трата времени и сил? Зачем рисковать жизнью и прибегать к помощи вырожденцев, ежели можно устранить неугодных собратьев куда проще? Например, подловить в гордом одиночестве, пырнуть кинжалом и замести следы.

Нет. Вся эта история выглядела как-то не по Каладиумовски. Разве что он свихнулся. Либо преследует иные цели, похлеще убийства десятка соплеменников. И решил воплотить идею Азалии о приручении двукровных в явь, что в целом равносильно сумасшествию.

Глас Зефа вторгся в уши:

— Слушай, дружище. — И Олеандр вздрогнул. — Нам бы это, Гинура…

— Мне нужно подумать, Зеф.

— Но Гинура…

— Я буду думать быстро.

Олеандр снова попытался сосредоточиться. Мозг вгрызся в проблему с другой стороны.

Аспарагус! С ним, в общем-то, уже все понятно. Он не был смутьяном. Он выискивал смутьяна, используя близость к наследнику, как подельника в сокрытии грязных замыслов. Неясно, правда, зачем он тогда делился с Олеандром чарами, а вдобавок навел на думы о Каладиуме.

Но главное: Аспарагус и Каладиум исчезли из поселения. Ни один, ни другой до сих пор не возвратились, а первый еще и сложил полномочия исполняющего обязанности правителя и архихранителя.

— Так…