Белая обезьяна, чёрный экран

— И клиентура уже наработанная, и название тоже. Бренд наш, местный, питерский. И достался за гроши, веришь или нет. Короче, я теперь, хе-хе, капиталист. Я и сам не верил поначалу. А вот как поверил, — он посмотрел на меня, — так и людей пошёл собирать.

— То есть ты меня сейчас… — я подыскивал слово, но так и не подыскал. — Ты меня сейчас собираешь, так?

Грачёв кивнул.

— Собираю.

— И ты уверен, что я всё брошу и побегу к тебе работать?

Было видно, что Грачёв опешил.

— Ну да. Я же говорю: зарплата будет, аппарат тебе хороший купим…

Злоба нахлынула на меня, и я сжал кулаки.

— Ну вот как купите аппарат, так и приходи.

Встал и вышел из паба.

— Эй, Храм, ты чего? — Грачёв выскочил за мной на улицу.

— Да пошёл ты…

Он хотел было снова потрепать меня по плечу, но я дёрнулся. Я давно уже отвык от любых прикосновений. И от Грачёва я тоже отвык.

Я побрёл по улице. Андрюха присвистнул и двинул за мной.

— Ну, брат, если ты на меня орёшь, то, значит, не всё так плохо, как я думал.

Я не ответил. Добрёл до спуска к Неве возле маньчжурских львов. Сел на ступеньку возле самой границы с водой. На противоположном берегу светились огни; они сливались в непрерывную линию. Неподалёку жужжал мост, по набережной пробегали машины. Какие-то пацаны хлебали из горла, сидя прямо на гранитном постаменте.

— Ща, погоди, отойду. А ты как раз проветришься, — сказал Грачёв у меня за спиной. — Если будем драться, сперва надо отлить.

И исчез.

Я усмехнулся. Вспомнил, как лет десять назад мы так же болтались по набережной и, когда Грачёву приспичило, он пристроился прямо подо львом-лягушкой. А теперь вон оно что. Капиталисты в Неву не мочатся.

Вода качалась. Потом на гранитный пятачок пришёл незнакомый мужик с собакой. Собака была очень молодая, не то просто дурная. Она с бешеной скоростью скатилась по лестнице — мимо меня лихим вихрем мелькнуло что-то рыжее и квадратное — и с разбегу плюхнулась в воду.

Над водой торчала мокрая морда с высунутым языком, а вокруг колыхались громкие маленькие волны — собака, казалось, была вечным моторчиком радости. Псина гребла от одного льва к другому и обратно со всей яростью простого животного счастья. Я наблюдал заплыв и понемногу успокаивался.

Подошёл Грачёв.

— Во шпарит, — присвистнул он, насчитав тридцать собачьих кругов.

Я ничего не ответил.

Похоже, хозяин собаки замёрз — на нём были только футболка и шорты, а ночи стояли сырые. Раздался свист, потом ещё и ещё. Наконец лохматая животина выскочила из воды и, устроив нам с Грачёвым холодный душ, рванула за удаляющейся фигурой.

— Искупались, бля, — констатировал Грачёв, вытирая лицо рукавом.

Совместные водные процедуры всегда считались полезным атрибутом в деловых разговорах. Римляне, например, ходили в бани.

— Ты мне что-то предлагаешь? — спросил я Грачёва. — А то я не понял.

— Ну, я хотел, — сказал Андрей. — Но я мудак, конечно. Явился, понимаешь, не запылился.

— Ну, явился же.

— Это да.

Мы поднялись. Время стояло позднее. Пора было расходиться по домам.

Грачёв повернулся, взмахнул рукой, и — как всегда у него бывает — словно по волшебству, к нашему поребрику причалило такси.

— На Гражданку довезёшь? — спросил он водителя, и когда тот пробубнил что-то в ответ, Грачёв кивнул мне:

— Давай, чувак. Залазь.

Я замотал башкой, но Грачёв вздохнул и, открыв заднюю дверцу, сказал:

— Храмцов, слушай сюда. Сейчас мы едем к тебе, а завтра посмотрим, что у тебя с хатой. Может, ремонт какой нужен.

Я сел, и машина тронулась. Я ехал домой. А Грачёв собирался ремонтировать мою хату, но по правде — меня самого.

И я уже видел, что сегодня до бухла дело не дойдёт. Андрюха ввалится в квартиру, упадёт на диван и, пока я ставлю чайник и ищу чистые рюмки, уснёт как убитый. Но это неважно. Меньше вколол — больше помог, подумал я.

И мне, впервые за долгое время, стало спокойно.

Задание 16. Валентина

(из коробки №D-49/2-ЮХ)

2017 г.

Вся моя жизнь после развода вертелась исключительно вокруг работы, как луна вокруг земли. Больше в ней почти ничего не было. Сашка появлялся редко, Вика и вовсе перестала звонить. Грачёв заправлял делами, в которых я был не нужен. Я стал чаще ошибаться в диагнозах (или просто начал это наконец замечать?). Если нужно, менял в заключениях величины жизненно важных параметров, подгонял их под норму или рисовал пациентам нужное заключение, миокардит или стеноз. Я не видел в этом ничего плохого: у каждого человека, болен он или здоров, должен быть выбор. И хорошо, что я могу человеку в этом помочь.