Белая птица

Иноходец бежал, цокая подкованными копытами, а гуденье не ослабевало и не усиливалось, но теперь уши были полны только им. Тихий плавный волнистый гул.

Дорога округло изгибалась вправо. Над ней все круче и круче нависала источенная ветрами скала. Всадница приникла к гриве коня — скала ложилась ей на плечи. Затем серая глыбища оборвалась отвесной шершавой стеной и осталась позади. Открылась обширная безлесная долина, покрытая свежим снегом. И сразу гудение обрело силу, разлилось от края до края, встало незримой пеленой до неба.

Колокола! Это колокольный звон… Вдали завиднелись искристо-белые крыши изб и приземистая бревенчатая церквушка с синими игрушечными луковичками куполов, не тронутыми снегом.

«Кара… кара… чаев…» — гудели колокола.

18

У крайних изб она сползла с коня, размялась немного, высморкалась и пошла в село, ведя коня в поводу.

В селе ее ждала нечаянная встреча. Павлищев — собственной персоной!

— Иван Викентьевич… какими судьбами?

Он принял из ее рук повод. Улыбчиво прищурился, осматривая статного иноходца.

— На этом коне поездил и я. М-да-с… Великолепное животное.

Внезапная догадка блеснула в ее глазах. «Ты ездил на этом коне?..» Она отвела Павлищева в сторону, стараясь глядеть на него строже.

— Послушайте… Тут, под перевалом, есть лощинка в виде подковы, пихтовый лес… Вы можете мне сказать, зачем вы ездили туда? Хотите, покажу по карте?

Павлищев поднял мизинец к кончику носа и опустил, забыв почесать.

— Браво, браво, — сказал он вполголоса. — Н… непостижимо, как вы об этой штуке дознались. Но если вы окажете, кто меня… выдал, я отвечу на любые ваши вопросы.

— Скажу, — небрежно вымолвила она, сняв варежку и ласково касаясь покрытой инеем морды иноходца, — если вы меня поразите, как я вас поразила.

Павлищев пожевал толстыми лошадиными губами.

— Слушаюсь, сударыня… Это я сделаю. Всенепременно. — Он кивнул, чтобы увели коня. — Наверно, вам будет интересно узнать, что Карачаев едет с целой свитой по вашим следам. В данный момент он, вероятно, беседует по душам с неки-им Любишкиным, вам известным!

Сердце у нее забилось.

— Это и должно меня поразить?

— О… минуточку терпения, отдохните с дороги… — ответил он любезно и зловеще.

Ей приготовили баню. Мылась она часа два, истратив бочку воды. Потом выпила ведро чая. А ночью, на пуховой перине, ей приснилось, что Иван Викентьевич убивает Карачаева. Убивает, будто бы приревновав ее к нему, на глазах у всех… Глупейший сон. Детские видения…

Утром Павлищев ждал ее. Сам заваривал чай.

— Вы желали посетить тайную молельню. Пойдемте, провожу.

Солнце только что взошло над перевалом. Село казалось безлюдным. Колокола молчали. Необычно молчалив был и Павлищев.

По узкому поперечному проулку они вышли на задворки. Каменистая тропа с зеленоватыми пятнами расплесканной заледеневшей воды привела их к реке. Тишина. Река лениво шипела у ног.

— Отменная погодка, — сказал Павлищев, сдвинув одним пальцем беличью шапку на ухо. — Пахнет оттепелью. Хотите на ту сторону?

— Там молельня?

— Возможно.

Река огибала крутой выступ горы, тот берег был отвесный, но девушка кивнула, не колеблясь, лишь спросив глазами: а как перейти?

— По камушкам, — ответил Павлищев в точности, как Карачаев у Иртыша, — как люди ходят…

Реку пересекала цепочка сухих гладких устойчивых камней.

Девушка прыгнула на первый камень, с него — на второй и остановилась, теряя равновесие, стараясь больше не глядеть на воду. Река, черная как вар, неслась у ее ног с сокрушительной силой и уже не шипела, грохотала громово, оглушающе.

Голова кружилась. Широкий плоский камень под ногами казался пиком высокой башни. Немыслимо было ни стоять на этом острие, ни пойти дальше, ни вернуться. Хотелось сесть и вцепиться в камень руками.

— Не шевелитесь, — сказал Павлищев. — Придется вас перенести. Вы разрешите?

Она не ответила. Он шагнул к ней — раз, другой, и она ухватилась за отвороты его полушубка.

— Ой… простите…

Он легко поднял ее на руки. И, напрягая голос, сказал отчетливо:

— Ну-с, вот… дорогая моя… Бросить вас сейчас в воду, — унесет как щепу! Костей не соберете. И никто не заподозрит, не обвинит! Оступилась — и баста. Несчастный случай. Вполне натуральная вещь…

Но в руках Павлищева ей было покойно, небо и горы перестали качаться, и она засмеялась ему в лицо, крича сквозь гром реки:

— Что вы, что вы, Иван Викентьевич! И думать не могите… Вам нельзя. У вас такое прошлое… Погубите себя безвозвратно.

— Пожалуй… Вы правы, — сказал он, тоскливо озираясь. — Ну, тогда я с вами заодно… Это еще натуральней. Минутное дело. И нет никакого прошлого. Нет ничего.

— Подождите! — сдавленно выговорила девушка, вдруг почувствовав, что он способен сейчас на все: может убить ее и себя.

— Извольте, подожду, — сказал Павлищев, подумав, и понес ее через реку.

На другом берегу они сели рядом, под обрывом, на солнцепеке. Солнце било им в глаза. Девушка чинно сложила руки на коленях, чтобы, скрыть свой испуг.

— Я полагаю, нам с вами пора говорить напрямик, — сказал Павлищев.

— Я это делала и прежде…