— Товарищ Коренева, — спросил ее бухгалтер раздраженно и нетерпеливо, — вас подослало ко мне ОГПУ, не так ли?
Она сняла с головы платок и поправила волосы на затылке дрожащей рукой.
— Вот тебе и на! Вы находите, что я похожа на чекистку?
— Не знаю, не знаю… По-моему, лучшего выбора Чека не могла бы сделать. Вы — прирожденная разведчица…
— С чего вы это взяли?
— Видите ли, там, в лощинке, под перевалом, где пихтовый лес, уже ничего нет, но некогда было… Не бог весть что, маленькое оружейное депо. Один станковый, фирмы «Виккерс», образца восемнадцатого года, плюс всякая мелочишка. Пулемет цел, закопан на ригаче, у старшего Докутича, правда, без боезапаса.
— Что такое ригач? — негромко спросила она, со страхом глядя на реку, словно дремлющую у берега.
— Я понимаю вас, — проговорил Павлищев после недолгого молчания, — понимаю… Де́ржитесь вы артистично. И все-таки есть минуты и положения, когда, знаете ли, надо отвечать откровенностью на откровенность и на пользу делу открыть все карты!
У девушки язык приклеился к нёбу.
— Иван Викентьевич, — сказала она с неожиданной решимостью и даже со скрытым юморком, как бы признавая, что в самом деле сейчас лучше в открытую. — Возможно, я виновата перед вами… Но если вы узнаете, как я разведала про лощинку под перевалом… Короче говоря, меня послали в командировку из школьного класса, в котором я учу детей арифметике и родному языку.
— Не мож-жет быть! — затрудненно выговорил Павлищев и прикрыл длинными пальцами рот, словно собираясь кашлянуть или зевнуть. — Нонсенс! О, старый осел!
— Это я дурочка, — сказала она с горестным и смешливым вздохом, — и наверно, не стою того, чтобы меня топили… действительные тайные советники бандитских дел, как вас называет Карачаев. Выдал вас конь, на котором вы ездили туда, в депо…
Он протянул руку.
— Ущипните меня.
Она ущипнула, и он, глядя себе на руку, стал смеяться.
Но смеялся Павлищев чересчур долго. На секунду он затихал и снова принимался трястись и давиться смехом, уткнув лицо в ладони.
— Что с вами?
Он ответил:
— Уби-ить вас ма-ха-ха-ло…
И внимательно посмотрел ей в переносицу.
— Скажите лучше, кому вы проболтаетесь про меня — любовнику… или первому милиционеру?
Она встала и выгнулась, точно ее хлестнули по спине.
— Вы… Павлищев… не распускайтесь!
У него сильно дернулась щека. Он тоже встал, прямой как столб.
— Вот эта манера мне больше нравится. Благодарю вас… По-видимому, я застрелюсь вскоре. — Он почесал ногтем нос. — А ригач — это место под ригой… Ну-с, я сказал все. Пойдемте. Мне кажется, нас уже ждет Карачаев.
Он опять перенес ее по камушкам через поток и быстро пошел к селу впереди нее. Снег визгливо хрустел под его сапогами.
Она смотрела ему в спину с невольным холодком и тревогой: «Застрелюсь вскоре»… И ей было неприятно то, что она испытывала: кажется, она жалела этого человека и опасалась за него, как за Мырзю…
Карачаев приехал на следующий день, в легких городских санках и без «свиты». Голова у него под шапкой была перевязана. Сквозь марлю надо лбом проступало коричневое пятно. Глаза — жгуче-черные, страшные, словно загримированные недосыпаньем.
Павлищеву он сказал, едва сойдя с саней:
— Здоро́во, бухгалтер! У старшего Докутича изъят станковый пулемет, английский. До того расстроился куркуль, отстреливался… Двое наших ранено.
Павлищев поморщился.
— Даже пулемет! Скажите на милость.
— И вы… вы поскакали сюда… с такой головой, — сдавленным голосом проговорила девушка, забывая спросить главное: «Мырзя жив?»
— Это еще кто такой? — спросил Карачаев. Подошел и протянул ей руку.
Его ладонь показалась ей горячей, как свежеиспеченный хлеб. Он не выпускал ее руки, пока она сама не потянула ее, чтобы он вошел в избу. Это было их первое рукопожатие.
А войдя в избу, скидывая шубу и отряхивая пимы, Карачаев стал говорить учительнице арифметики — без вступлений и околичностей, словно отчитываясь перед ней в чем-то заранее и всесторонне договоренном:
— Любишкин арестован. Поспел фруктик. Собирался улепетнуть в Синьцзян. Предлагал мне взятку золотом, шакал! Порядочно у него оказалось и монеты и камешков… Мырзя принят в партию.
— Уже! Так скоро?
— В самое времечко. Написал, между прочим, в заявлении черным по белому: «Прошу принять в ВКП(б), поскольку у них н а р и г а ч е закопанный пулемет». Чудо парень. Вот действительно золото! На обратном пути заедем к нему. Там вас ждут. И я согласен: Мырзя — как раз то, что нужно.
«Он согласен!» — с ликованием подумала девушка, пораженная тем, как Карачаев с ней говорил, и тем, что откровенно говорили его усталые и горячие глаза: «Да, видишь, поскакал, раненный в голову, чтобы увидеть тебя поскорей, раз ты сделала все, что обещала…»
Ей было радостно и совестно, очень совестно слушать его и смотреть ему в глаза, потому что он еще ничего не знал о ее позоре — о том, что она безумно влюблена. Именно безумно, бессмысленно и беспричинно, с той самой минуты, как он ей нагрубил и выказал свое презрение, с той минуты, как это заметил Павлищев, вторую неделю подряд!