Белая тигрица

Нарцисс сидел в игорном зале в окружении своих любимчиков: Кристофера, Эскера и Марциала младшего. На нем был черный камзол с позументами, который делал его неотразимым. Он не дал мне сказать и пары слов, вскочил со стула и истерично завопил, что я негодяй и ничтожество, что я не мог, не смел, не должен был… что я как пес должен всегда находиться рядом с его сапогом и ни шагом дальше, что он король, а я без него ничто.

Вот, оказывается, как все было. А я привез столько новых песен из Озерии…

— Я и без тебя кое-что могу, — разозлился я не на шутку, — я гений, а ты всего-навсего король.

Не знаю, что больше сверкало: серьга в его ухе, или его черные разгневанные глаза. Он побелел как полотно и наклонился к голенищу. Меня обожгло. Я не сразу понял, что меня стегнули по лицу. Плеткой. При всех. Как пса.

Все повторилось.

Он молчал, и я молчал. Тишина была полная. Когда ледяное презрение на его лице стало сменяться ужасом, я закрыл лицо рукой и вышел. Никто мне не препятствовал.

Я долго приводил себя в порядок: свое лицо, свой камзол и свои мысли. Потом кто-то робко постучал в мою дверь. Я не хотел открывать, но уж больно робкий был стук. Передо мной стояла Лючия Андорм.

— У меня есть хорошее средство от кровотечения, — сказала она виновато, и я понял, что эта история уже известна всем во дворце, — хотите?

Пока я мазался бальзамом, она смотрела то на меня, то на себя в зеркало.

— Энди, вам нельзя здесь больше оставаться. Кристофер и Эскер столько наговорили королю в ваше отсутствие… Вы даже не представляете, сколько у вас врагов!

Я уже всё решил тогда. Решил сразу, сгоряча и безвозвратно.

— Как же я уеду, Лючия, — сказал я как можно более проникновенно, — если вы здесь?

— Я?! — она удивилась, но не смутилась.

— Вы, конечно.

— Энди, я поеду за вами хоть на край света.

— Я не ослышался? Лючия, вы понимаете, что вы говорите? Я ведь уже ничто. Мало того, меня будут преследовать.

Она покачала головой.

— Ты вовсе не ничто. Ты талантлив, и этого у тебя не отнимешь.

А я еще не верил в судьбу!

Мы удрали в тот же вечер, и меня еще долго согревала мысль, что этот негодяй с алмазной серьгой в ухе не найдет на утро своей красавицы Лючии Андорм!

А теперь мы сидели обнявшись на полу в маленькой комнатушке на окраине Тарлероля, и изменить уже ничего было нельзя.

— Если ты меня бросишь, я умру.

— Не бойся, Птичка. Хочешь, уедем отсюда?

— Куда?

— К черту на рога! Далеко-далеко, в Озерию.

— Не хочу. Я никуда не хочу уезжать! Почему я должна уезжать, если мне тут хорошо? Я тут как дома. Пусть они сами убираются отсюда!

Ольвин вернулся, когда уже стемнело, и мы не раз уже успели пошутить, что искать теперь придется его самого. Он посмотрел на меня и устало сел к столу, Изольда принесла ему стакан воды.

— Наконец-то все в сборе, — вздохнула она, — ты устал?

— Да нет, — он небрежно махнул рукой, — Мартин, где тебя черти носят?

— Заблудился, — соврал я в третий раз и виновато ссутулился.

— Бывает, — сказал он великодушно, потом помолчал и добавил, — еще не то бывает.

"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""

""""""""""""""""""""

На следующий день мы втроем: Ольвин, я и Сильвио сидели к кабачке у дядюшки Малха и методично напивались. Правда, Ольвин больше смотрел на нас, чем прикладывался к бокалу. Настроение у меня было самое гнусное. К нам подсела местная шлюшка Рея и дружески толкнула меня в бок.

— Эй! Музыкант! Что такой унылый? С женой поругался? Хочешь, пойдем со мной, я тебя быстро утешу!

Она была пьяна, но мы налили ей еще.

— Давайте выпьем за повышение налогов! — предложил Сильвио, — он был мастер на мрачные тосты, — Ольвин, теперь ты будешь платить за своих лошадок вдвое больше! И за дом, и за сарай, и за курятник.

— Буду, — кивнул Ольвин, — не продавать же их?

— А откуда они у тебя, эти кони? Украл что ли? Или нашел?

— Сами прибежали.

— Везучий ты, однако!

— Уже нет, судя по будущим налогам.

— Придется тебе кувыркаться в два раза больше. А ты, Мартин, ори погромче, петь не умеешь, так хоть громкостью бери.

Сильвио посмотрел на меня издевательски, как будто хотел разозлить во что бы то ни стало.

— Не могу, — сказал я сдержанно, — голоса нет. Я же вам не Энди Йорк.

Рея пересела от меня к Ольвину. Он подвинул ей свою тарелку.

— Ничего, Мартин. Выкрутимся как-нибудь.

Он смотрел на меня чистыми серыми глазами, и мне было тошно и стыдно. Я был отвратительно богат, а жил за его счет. Я бы всё ему отдал, но как это было сделать? И как объяснить?

— А вы заметили, — не унимался Сильвио, — Энди Йорка уже нет, а налоги всё растут.

Тут я уже не сдержался.

— Да, растут! Вы бы еще наводнения и засухи списали на Энди Йорка! Как будто он один разорил вам всю страну.

— Ну, положим, казну этот негодяй распотрошил прилично, — сказал Ольвин.

— Негодяй, — кивнул Сильвио, — кто бы спорил! Но я готов за него выпить!

— Еще чего…

— А что? Парень нахапал, сколько можно, и вовремя смылся! Это еще суметь надо. Нет, что ни говорите, а мне это нравится!

Сильвио смотрел на меня слишком выразительно, как будто просверливал насквозь.

— А тебе, Мартин?