Белая тишина

Когда Баоса поднялся на ноги, он сразу же принялся за ремонт снасти. Богдан радовался выздоровлению деда и с нетерпением ожидал начала лова осетров и калуг. Баоса не заставил внука долго томиться, в два дня выставил на прежних местах снасти. Теперь им помогал Хорхой. На первой же проверке рыболовы поймали большую калугу; чтобы вытащить этого царя амурских рыб, им пришлось вдвое расширить прорубь, к веревке, которой вытаскивали гиганта, запрягли упряжку собак. На льду калуга возвышалась горой. Хорхой сел на ее горбушку, и ноги не достали до льда. У Богдана ноги тоже не достали до льда.

— Ух калуга, так калуга! — восторженно кричал Хорхой. — А силы в ней, как у железной лодки, верно?

— Дедушка, а как мы ее домой повезем? — тревожился Богдан.

Хорхой любил есть сырые жабры осетров и калуг, и его беспокоило, сумеют ли его зубы грызть жабры этого гиганта.

Калугу, как толстое бревно, вагами закатили на нарты и осторожно повезли в стойбище. Хвост ее волочился по снегу. Нарты скрипели и стонали под тяжестью калуги, и Баоса боялся, как бы они не рассыпались на части.

Когда подъехали к Нярги, все стойбище сбежалось посмотреть на чудовище: не каждый день попадаются такие громадные калуги. Баоса разделал рыбу, раздал по куску всем женщинам стойбища, а на следующий день отвез большие куски неизменному другу Илье Колычеву, сыну его Митрофану и молодому торговцу Сане Салову.

Прошло полмесяца, как Баоса выставил снасти, а в амбаре уже лежало около двадцати осетрин и куча желтого жирного хряща калуги. Баоса предвкушал хороший заработок.

«Одного себя да внука сам прокормлю без охоты на соболя, — думал он. — Белка, колонок, выдра — тоже не плохие шкурки имеют. Можно без соболя прожить».

На эти размышления наводили упорные слухи, ходившие по Амуру. Говорили, что власти хотят запретить лов соболей на несколько лет.

Охотники сами видели, что добыча соболей с каждым годом сокращается. Соболь исчезал в тайге.

«Мы — калужатники, калугу и осетров будем продавать», — думал Баоса.

Однажды вечером возле большого дома остановилась упряжка собак, приехал из Хулусэна старший сын Турулэна Яода. Как только Баоса увидел гостя, сердце его сжалось в предчувствии тягостного разговора. Глава большого дома давно уже ждал посланца Турулэна.

— Бачигоапу сагди ама,[43] - поздоровался сам уже пожилой, рано поседевший Яода. Баоса обнял и поцеловал племянника, посадил возле себя. Агоака подала раскуренную трубку. Яода рассказал хулусэнские новости, порасспросил о житье-бытье в Нярги. Подали столик, еду, разогретую водку.

— Отец послал меня к тебе, — начал Яода после первой чарочки водки. — Отец говорит, жизнь с каждым годом становится дороже и дороже, с появлением денег жизнь стала совсем тяжелая…

— Честно жить, своими руками, ногами, глазами кормить себя всегда было тяжело, — недовольно перебил Баоса.

— Верно, верно, — поспешно согласился Яода. — Отец говорит, приезжие стали мало привозить с собой продуктов, а их кормить надо, откуда брать столько муки, крупы? Поэтому ничего зазорного нет, что мы берем деньги, на них мы кормим их же хозяев.

— Они привозят сколько свиней, куриц, водки, разве этого мало? Этого всегда хватало!

— Отец говорит…

— Пусть что хочет говорит, он обманщик, так ему и скажи. Сам ведь тоже зарабатывал эти серебряные рубли, знает, каких трудов и пота требуется для этого. И как он смеет требовать от своих же братьев и сестер денег?

— Отец сказал…

— Я сказал, если он будет еще брать деньги, я отказываюсь больше брать этот жбан. Он опоганен вами!

— Опомнись, это же священный жбан.

— Был священный, да вы опоганили!

Разговор не клеился, рассерженный Баоса кричал на весь дом, не давал говорить Яоде. Потом лег в постель, укрылся одеялом и заснул. Утром он холодно попрощался с Яодой и уехал с внуками проверять снасти. Всю дорогу он молчал, блуждающим взглядом осматривал окрестность, низкие берега, тальники, тянувшуюся цепочку телеграфных столбов. Богдан попытался разговорить его, расспрашивал о том, о другом, и дед был вынужден отвечать. Постепенно Баоса разговорился.

— Знаю, вы хотите, чтобы я что-нибудь рассказал, — усмехнулся он. — Ну, слушайте. Вон, видите, столбы стоят, а на них железные нити. Много нитей. Для чего их натянули?

— Для разговора, — враз ответили мальчики.

— Умные вы, все знаете.

— Дяди нам рассказывали, да и ты сам говорил.