«На вполне сносных дорогах полно машин американского производства… По обочине шествуют вереницы верблюдов… Вдоль дороги тянутся цитрусовые плантации… Тель-Авив… застреваем в сплошном потоке машин… Люди в европейской одежде, улицы широкие, залиты светом витрины… Строительная лихорадка… за месяц вырастает больше домов, чем в Европе за год… Рейды против нелегальных иммигрантов — обычное явление и прекрасная почва для доносов… Столкновения между британскими властями и воинственно настроенными евреями… Тель-Авив перенаселен… Все мечутся в поисках работы и квартиры… Учреждения, полиция, больницы — все еврейское… Плохое качество товаров, скверное обслуживание, завышенные цены… Промышленность делает большие успехи, а, учитывая коммерческую жилку и изворотливость евреев, не следует недооценивать промышленный потенциал… Евреи Палестины разительно отличаются от всех евреев в мире: у них распрямилась спина, из глаз исчез страх, свойственный евреям, особенно в гетто. Они научились обрабатывать землю, а ведь большинство — люди свободных профессий…
Праздник Пурим проходит под лозунгом „Евреи всего мира — мы вас ждем!“…».
Домет вспомнил празднование Пурима в Тель-Авиве и встречу с Линой. «Неужели все это было?» Он долго глядел в пространство, потом вернулся к репортажу.
«Текстильная фабрика, аэропорт, молодежный лагерь… детям предоставляют максимальную свободу… Евреи осушили болота ценой своей жизни. За одно десятилетие возродили эту землю… в киббуце Дгания трудится уже второе поколение земледельцев… строят заново свою страну…».
И заключение:
«Страна маленькая, площадью всего двадцать шесть тысяч квадратных километров, население семьсот тысяч человек. Треть всей площади занимает пустыня. Но страна будет играть огромную политическую и экономическую роль в судьбе Ближнего Востока. Потому что, оказавшись перед дилеммой, стать левантийцами или построить свой национальный дом, евреи выбрали второе. Проблемы еврейской Палестины нельзя сбрасывать со счетов. Но, вероятно, только она и сможет залечить рану, которая веками разъедала человечество и которая называется „еврейский вопрос“».
«Ну, что ж, вполне годится для любой пропагандистской брошюры сионистского толка. Зачем только доктору Геббельсу понадобилось посылать такого просионистски настроенного журналиста, а потом еще и печатать его репортаж? Чепуха какая-то. Может, Геббельс хотел, чтобы немецкие евреи двинулись в Палестину. А это ему зачем? Допустим, всех евреев решено выслать из Германии. Это можно понять. Но зачем же в Палестину? Ведь этого и добиваются сионисты. Неужели верны слухи, что сионисты о чем-то договорились с правительством Германии? Но, если это так…».
— Не хотите развлечься?
Домет с удивлением посмотрел на худосочную девицу в сильно потертом коричневом жакете.
Она бросила тревожный взгляд на приближающегося кельнера. Домет махнул ему рукой: все в порядке — и предложил девице сесть.
— Как вас зовут?
— Клара.
— А сколько вам лет?
— Восемнадцать.
«Врет. Все двадцать пять, и не в моем вкусе: уж очень худая».
— И давно вы занимаетесь этим ремеслом?
— Всего год. Когда мама умерла. У меня на руках остались оба братика. Работы нет. Вот я и…
«Недурно: сиротка пошла на панель, чтобы прокормить младших братьев. Впрочем, об этом я уже читал у Достоевского».
— Ну, и как идут дела?
— Так себе.
— А куда вы меня хотите пригласить? В гостиницу?
— Что вы! В гостинице дорого. У нас есть комнатка недалеко отсюда.
— А как же ваши братики?
— Гулять пойдут.
— На ночь глядя?
— Ну, за занавеской посидят. Они привычные.
— Но я непривычный.
Клара встала и с тоской посмотрела на хорошо одетого господина, который не хочет расстаться с двумя марками, а хозяин выгоняет ее на улицу.
— Подождите, Клара. Вот, возьмите, — и Домет протянул ей пять марок.
— За что же вы мне платите? Да еще так много.
— За то, что мы с вами поговорили.
— Спасибо вам. Если надумаете, я вон там на углу стою.
Она бережно спрятала деньги в сумочку и просияла, как человек, которому смертную казнь заменили пожизненной каторгой.
Домет заплатил за обед и вышел на улицу. Дойдя до центра, погруженный в свои мысли, он оказался рядом с Ритиным домом. И тут он увидел, что вся улица усыпана осколками разбитых окон синагоги и витрин разгромленных магазинов. Под хохот прохожих по улице метались евреи, за которыми охотились штурмовики. На углу они остановили приличного вида человека с портфелем, который начал лихорадочно размахивать руками, что-то объяснять и показывать документы. Один из штурмовиков схватил его за волосы, и у него в руках остался парик. Под париком оказалась лысина. Домет содрогнулся: Сэм Боген! Значит, он не успел сбежать.