Белая ворона

— Не беспокойтесь, есть закон о врачебной тайне, и ваш случай под него подходит. А вы никому не говорите, что адрес вам дал я.

Домет добирался до окраины Берлина целый час, сменив из предосторожности три автобуса. Он озирался, боясь, что за ним следят. На четной стороне Хинтерросгартен не было ни одной живой души. Он вошел в дом под номером 24, поднялся на последний этаж и остановился перед дверью номер 8 с потускневшей медной табличкой «Профессор, доктор Мозес Фляйшер».

Домет вздрогнул. Тель-Авив. Лина. «Профессор, доктор М. Фляйшер».

«Глупости. Мало ли профессоров с такой фамилией».

Домет нажал на кнопку звонка.

Послышались шаркающие шаги, и старческий голос спросил:

— Кто там?

— Я от доктора Хольцена.

Ключ повернулся в верхнем замке, потом — в нижнем, и в проеме, перечеркнутом цепочкой, появилось лицо с перепуганными глазами:

— Вам кого?

— Мне нужен профессор Фляйшер. Я от доктора Хольцена.

— Вы один?

— Да.

Дверь захлопнулась, звякнула цепочка, и дверь снова открылась.

— Прошу вас, проходите.

Старый профессор жил один в маленькой двухкомнатной квартире. Шторы на окнах задернуты. В углах — паутина.

Профессор тяжело опустился на диван, из которого выпирали пружины, и показал Домету на стул. Домет сел, не снимая перчаток.

Профессор Фляйшер походил на карикатуру из «Штюрмер»: крючковатый нос, кустистые брови, выпученные глаза за толстыми стеклами очков и смешной лягушачий рот. Закутан в теплую женскую шаль, на голове — профессорская черная шелковая шапочка.

— На что жалуетесь? — спросил профессор.

Домет снял перчатки.

Профессор придвинул поближе настольную лампу и внимательно осмотрел руки пациента.

— Мда… Это — одна из разновидностей экземы, которая не поддается лечению обычными средствами. Но я лечу особым методом. Я не смог его запатентовать, хотя он давал хорошие результаты. Если вы не боитесь лечиться у еврея…

— Ну, что вы, профессор!

— Ладно, ладно. Это я так, по привычке. За первый визит я беру двадцать марок, за весь курс лечения — семьдесят.

Домет еле-еле достал из внутреннего кармана портмоне, вынул двадцать марок и положил на стол.

— Так вас послал Хольцен? Если бы не он, я давно умер бы с голоду. Раздевайтесь, я вас осмотрю.

Домет снял рубашку и хотел снять брюки.

— Нет, только до пояса, — сказал профессор и внимательно осмотрел его.

— Так, так, одевайтесь. Вы очень вовремя пришли. Я пропишу вам примочки и мазь. Примочки — три раза в день, после них желательно ванны с ромашкой, и мазь тоже три раза в день. Пьете?

— Редко.

— Никакого алкоголя. Ничего острого. Придете ко мне через две недели.

— В котором часу?

— Когда вам удобно. Это раньше ко мне на прием нужно было записываться, до того, как я решил, что евреи должны жить на своей земле, и переехал в Палестину.

«Господи, это он!»

Домет почувствовал запах Лининых волос, и у него сжалось сердце.

— А где вы там жили? — все-таки спросил он.

— В Тель-Авиве. А вы что, бывали в Палестине?

— Я прожил там почти всю жизнь. Сначала — в Иерусалиме, потом — в Хайфе. Бывал и в Тель-Авиве.

— До чего тесен мир! Так вот, приехал я с женой в Тель-Авив, думал, что у меня отбоя не будет от больных. Но у евреев было плохо с кожными заболеваниями. То есть у них-то было хорошо — плохо было у меня. Пациентов не было. Пришлось даже сдать комнату одной русской. Очень приличная женщина — правда, от мужчин не было отбоя.

Домет смотрел на профессора Фляйшера как зачарованный. Он забыл об экземе. Это по его квартире они с Линой пробирались той ночью, это его голос они слышали за стеной. И вот перед ним сидит ожившая медная табличка.

— Да, туго пришлось нам в Палестине. Жена даже пошла мыть полы. И мы вернулись в Германию. Меня еще помнили, и практика была большая. Я пользовал больных из высших кругов. Когда моя жена умерла и меня хотели выкинуть из моей квартиры, один из них, который теперь стал… — профессор Фляйшер запнулся, — ну, словом, очень важным человеком, приказал не трогать старого Фляйшера, и с тех пор обо мне забыли. А я все-таки перебрался сюда, но и здесь на улицу не выхожу.

— Кто же покупает вам продукты? Кто готовит?

— Есть одна добрая душа, фрау Циммерман, жена дворника. Когда-то я вылечил ее мужа от похожей экземы, и она этого не забыла. Чего не могу сказать о моих коллегах и бывших учениках. Поэтому я так ценю доктора Хольцена и в благодарность время от времени пишу для него научные статьи, которые он подписывает своей фамилией, но треть гонорара передает мне. Очень порядочный человек. Вы простите, но я так редко вижусь с людьми, что рад поговорить. Я не спросил вашей фамилии…

— Профессор, не я вас должен простить, а вы меня, но я предпочел бы не называться. Так будет спокойнее и вам, и мне.

Волшебные примочки и мазь профессора Фляйшера дали поразительный результат. Руки стали чистыми как у младенца. Домет рассматривал их и никак не мог нарадоваться. Он купил торт и поехал к профессору Фляйшеру. Звонил, звонил — никто не ответил. Он спустился во двор и увидел дворника.

— Герр Циммерман? — спросил Домет.

— Да. А вы кто такой? — опасливо спросил дворник.