Белая ворона

— Мы должны быть безжалостны к евреям… — Геббельс на секунду повернулся к своему помощнику и велел ему записать эту мысль: она будет лозунгом следующей недели. — Итак, господа, на чем я остановился? Да, борясь с евреями, мы боремся с мировым злом, и, следовательно, должны отказаться от присущего нам добродушия. Наш замечательный поэт Фридрих Клопшток еще в XVIII веке дал нам хороший совет: «Не будьте слишком добродушны, ибо наши враги не слишком благородны, чтобы прощать нам ошибки».

Блеснув этой цитатой, Геббельс закончил лекцию, подчиненные повскакивали с мест и зааплодировали, а он вскинул правую руку и вышел из зала.

Вернувшись в свой отсек, Домет включил радио.

«…правительство Великобритании опубликовало Белую книгу, где говорится, что в ближайшие пять лет в Палестину могут приехать не более семидесяти пяти тысяч еврейских иммигрантов… через пять лет вся еврейская иммиграция будет возможна только с согласия арабов. Продажа земель евреям будет ограничена… массовые демонстрации евреев против Белой книги по всей стране…».

После трех месяцев работы у Домета появились знакомые: острослов Густав Вельбах из Пятого управления, ответственного за кино, и еще двое — из Шестого управления, ответственного за театры. Домет даже попытался воспользоваться такими связями, чтобы протолкнуть в театр свои старые пьесы, но ничего не вышло. Тогда он решил написать киносценарий, но опять ничего не вышло. Ходовыми стали такие темы, как превосходство арийской расы над другими расами и борьба с еврейским злом. На одном из обязательных просмотров Домет увидел эпохальный фильм Лени Рифеншталь «Триумф воли» и был потрясен. Чего стоят первые кадры под марш Вагнера: «5 сентября 1934 года, двадцать лет спустя после начала Первой мировой войны, шестнадцать лет спустя после разгрома Германии и девятнадцать месяцев спустя после начала возрождения Германии. Адольф Гитлер прилетел в Нюрнберг…»!

«Может, написать сценарий комедии? Высмеять еврейского лавочника с его толстой женой? Нет, такой сценарий не пойдет: Вельбах сказал, что доктор Геббельс распорядился изображать евреев не смешными, а страшными. А страшные евреи у меня не получаются. Интересно почему. Их что, нет, или я их не знал? Подлых знал. Они ухватились за моего „Трумпельдора“, использовали его в своих пропагандистских целях и вышвырнули меня за ненадобностью. Я называл доктора Вейцмана „братом“, посвятил ему роман. А он на мое последнее письмо даже не ответил. А „Трумпельдором“ размахивал налево и направо — вот, мол, какие арабы есть в Палестине, за сионистов горой, мы с ними пойдем рука об руку. Как бы не так! Пойдут они с нами рука об руку!»

20

Август выдался жарким, и Домет хотел поехать к морю, но отпуск полагался ему только через три месяца. В Министерстве иностранных дел он получал четыреста пятьдесят марок, а здесь — четыреста. Но ему и этого хватало: купил много книг, новый костюм, диван, шкаф. И не на распродаже, а в хорошем магазине. Бюро там же купил. Продавец уверял, что оно — эпохи Людовика XIV. Нет, на Людовика у него денег не хватило бы, но вещь красивая.

После тюрьмы Домет полюбил блуждать по улицам, где никто не мешает думать.

Гизелла совсем не пишет, мама пишет редко, но подробно.

«Гизелла скоро закончит школу, за ней ухаживает молодой человек из хорошей семьи… в городе по-прежнему опасно, беспорядки не прекращаются… чувствую себя неважно… хуже всего, что рядом нет ни тебя, ни Салима, ни Амина. Вы с Салимом, по крайней мере, вместе, а Амин один в Америке. Приехали бы навестить, пока я жива…».

«Салим должен скоро вернуться из Египта. Надо купить ему что-нибудь. Он собирался перейти на трубку. Вот и куплю ему хорошую трубку. А я так никогда в жизни и не курил. Даже не пробовал…».

«Германия и Советский Союз заключили договор!»

Крик мальчишки-разносчика все-таки помешал Домету думать. Он купил газету. На первой полосе — большая фотография Риббентропа с русским министром иностранных дел Молотовым. «В Москве подписан пакт о ненападении… Сталин принял министра иностранных дел Третьего рейха…».

— Война!

Домет чуть не налетел на рослого мужчину в синем комбинезоне с газетой в руках.

— Война! — весело повторил тот, тыча в свою газету. — Мы договорились с русскими. Теперь нам сам черт не страшен.

Пока Домет дошел до дому, он еще несколько раз услышал слово «война». «Скорее бы Салим вернулся. Один Бог знает, что тут будет!»

Дома Домет включил радио. Диктор сообщал о «колоссальной победе немецкой дипломатии». Домет переоделся и сел послушать, что еще скажут о подписании пакта между Берлином и Москвой, но передавали инсценировку романа доктора Геббельса «Михаль».

х х х

Первое сентября пришлось на пятницу. Домет побрился, оделся, позавтракал и пошел на работу. С шести утра разносчики газет орали: «Польша напала на Германию!», «Польша напала на Германию!», «Польша напала на Германию!», а из репродукторов доносился надтреснутый голос фюрера: