Беляево навсегда: сохранение непримечательного

Каким же предстает родной район Пригова в его искусстве? Его образ микрорайонной архитектуры точно не следует стереотипам – это не унылое, серое пространство, подавляющее человеческое достоинство; не безликая бетонная архитектура, которая лишает человека всякой надежды. Напротив, из текстов Пригова возникает образ местности довольно симпатичной. Он часто обращает внимание читателя на обилие зелени, садов и прудов. Он замечательно чуток к архитектуре, и эта чуткость проявляется в его графических работах. Они полны аллюзий на имманентные черты модернистской архитектуры: в его графических сериях много прямоугольных, повторяющихся элементов и форм, сходных с коробками. Пространства, формы и пропорции, которые мы находим в рисунках Пригова, часто похожи друг на друга до полной неразличимости – и это черта именно хрущевской архитектуры.

Стоит упомянуть, что в 1966–1973 годах Пригов работал в Московском архитектурном управлении в должности инспектора по внешней отделке и окраске зданий. а это значит, что его отношение к окружающей архитектуре имело двоякую природу. С одной стороны, он исследовал эту архитектуру с позиции ее обитателя. С другой стороны, он – пусть в незначительной мере – сам формировал пространство микрорайона! Или, по меньшей мере, понимал логику его формирования.

Возможно, именно благодаря этому опыту он принялся анализировать отличия микрорайона от архетипического города и давать им оценку. Тема, которая часто повторяется в стихах и графике Пригова, – это избыток пространства между домами, бесконечная пустота. Вчитываясь в строки известного стихотворения о «милицанере», мы видим его именно на фоне микрорайона – между земным простором и небом.

Когда здесь на посту стоит Милицанер

Ему до Внуково простор весь открывается

На Запад и Восток глядит Милицанер

И пустота за ними открывается

И центр, где стоит Милицанер —

Взгляд на него отвсюду открывается

Отвсюду виден Милиционер

С Востока виден Милиционер

И с Юга виден Милиционер

И с моря виден Милиционер

И с неба виден Милиционер

И с-под земли…

да он и не скрывается

Пригов никогда явно не порицал просторность того нового архитектурного ландшафта, в котором он жил, – скорее он задавался вопросом о смысловом наполнении этой пустоты. Например, способна ли она – в потенциале – стать пространством свободы и новых возможностей? в «Родимом Беляево» Пригов то и дело (в свойственной ему ироничной манере) говорит о том, что современный просторный город обладает социальной ценностью:

Захожу в бар

Беру большую кружку пива

Долго и упрямо

Почти яростно гляжу на нее

И ухожу не тронув

Думаю, в Беляево меня не осудили бы за это

На его раскинутом пространстве

Полно места

Для любого проявления

Неоднозначнои? человеческои? натуры.

Одним из проявлений «неоднозначной человеческой натуры», в существовании которой Пригов убежден, является искусство. Пригов полагает, что поэзия имеет право существовать не только в местах прекрасных и знаменитых, но и на безликой блочной окраине. В стихотворении «Банальное рассуждение на тему: поэзия вольна как птица» утверждается, что Беляево ничем не хуже Переделкина, которое славится своими поэтами: в конце концов, муза выбирает себе пристанище не из-за славы – она является там, где захочет. У этого, казалось бы, тривиального заявления есть более глубокий смысл: допуская существование поэзии в микрорайоне (по общему мнению – второсортном архитектурном пространстве), Пригов повышает ценность самих этих пространств, поднимает их на один уровень с архитектурой архетипического города.

В Переделкино поэты

Разнобразные живут

И значительно поэтому

Меньше их в других местах

Видно так оно и надо

Но поэзия – она

Где получится живет

Скажем, у меня в Беляево

Место в Москве такое.