Беляево навсегда: сохранение непримечательного

Какие последствия будет иметь изменение нашего образа мысли? Во-первых, я думаю, изменятся сами философские основания охранной методологии. Эта методология по сей день ориентируется именно на защиту уникальных зданий. При этом сами охранные методы, которые к этим памятникам применяются, совершенно не уникальны. Для сохранения, скажем, Мачу-Пикчу (Перу) и Зала столетия во Вроцлаве (Польша) использовалась почти одинаковая методика. Согласно этой методике, подлинные элементы подлежат выявлению, реставрации (они приводятся в изначальный вид) и сохранению. Новые элементы (например, поддерживающие конструкции или дополнительные функциональные элементы) должны иметь подчеркнуто современный вид, чтобы не сбивать посетителя с толку – и это действительно важно. К объектам всемирного наследия должен быть обеспечен доступ людей, то есть эти объекты должны быть достоянием общественности. При этом, однако, памятники архитектуры полностью изолируются от своего первоначального контекста – вокруг них строят заборы и создают буферные зоны, чтобы регулировать доступ посетителей. Эти объекты защищают от физических повреждений, но сразу же превращают их в мертвые пространства. В них возможна только одна форма жизни – туризм.

Будем надеяться, что новая разновидность архитектуры, которая возникла пятьдесят лет назад благодаря индустриализации строительной отрасли, изменит существующее положение дел. Эти здания тоже будут признаны ценными, хотя они и не уникальны. Типовые методы защиты придется заменить индивидуальными. В этом новом мире мы будем сохранять неуникальные здания в силу их нематериальной ценности. В каждом отдельном случае эту дополнительную ценность нужно будет выявлять, исследовать, понимать, в чем она состоит. И методы ее сохранения, наверное, будут определяться именно исходя из местной нематериальной специфики. Мне кажется, что это путь к преодолению кризиса уникальности: нехватка уникальности в архитектуре будет компенсирована уникальностью тактических решений в области сохранения памятников, и эти решения будут основываться на глубоком понимании нематериальной ценности того или иного места.

При этом возникнут некоторые проблемы, связанные со строительными технологиями. В середине ХХ века они претерпевают существенные изменения, и это приводит к возникновению нового типа архитектуры. Во-первых, речь идет о промышленном производстве строительных конструкций, благодаря чему строительство приобретает совершенно новый масштаб. Во-вторых, появляются новые методы строительства и новые материалы: сборные фасадные панели, навесные наружные стены и пр. Подход к сохранению домов массового производства должен отличаться от подхода к сохранению единичных, уникальных зданий. Методы сохранения навесной наружной стены не могут – и не должны – быть такими же, как методы сохранения кирпичной стены XVI века. И наконец, вместе с изменением характера охраняемых объектов изменится и сама дисциплина, которая занимается их охраной. Стремление сохранить не только архитектуру, но и ее нематериальную составляющую сделает неприемлемой изоляцию архитектурного объекта от его физического и социального контекста (между тем сейчас происходит именно это). Сохранить нематериальную ценность можно, лишь поддерживая в ней жизнь, сохраняя ее причастность к событиям современности. Соответственно, в будущем защита памятников будет состоять не только в их физическом сохранении, но и в том, чтобы поддерживать их жизнеспособность. Пассивный подход будет заменен инициативным.

Россия, как мне кажется, – самая благодатная почва для опробования этих новых подходов к сохранению модернистской архитектуры. Именно здесь, в условиях тоталитарного государства, модернистский эксперимент получил принципиально новый масштаб и осуществился с беспрецедентной полнотой. В результате промышленной оптимизации строительства возникли сотни новых городов – крупных и маленьких, – и тысячи городских районов с типовым архитектурным ландшафтом, однообразным и лишенным всякой индивидуальности. Непреложный перфекционизм мысли реализовался в далеких от совершенства архитектурных средах. С другой стороны, Россия ХХ века – это страна с пульсирующей, разнообразной и глубокой культурой, которая невероятно усиливает значимость самой модернистской архитектуры. Сюда можно отнести и концептуальное искусство, и кинематограф, и даже явления повседневной жизни.

То, что именно в России следует опробовать новые подходы к охране памятников, кажется мне справедливым во всех отношениях. В силу политических факторов модернистский архитектурный проект в Советском Союзе реализовался в гораздо более радикальной и бескомпромиссной форме, чем где бы то ни было, и оказался гораздо более долговечным. В России эти районы оказываются перед лицом тех же проблем, что и на Западе, но масштаб этих проблем существенно больше. Радикальность нового подхода к сохранению наследия радикального модернистского проекта будет способствовать производству знания и позволит нам найти более разнообразные решения для этой проблемы, чем умеренный компромисс.

Москва в этом отношении особенно важна. В своем архитектурном развитии советские города ориентировались на столицу как на образец, и она может стать прекрасным полигоном для опробования тех решений, которые потом будут применены повсеместно. Пятьдесят лет назад гигантская волна новой архитектуры поднялась в Черемушках и захлестнула всю территорию советской империи. Сейчас пришло время, чтобы то же произошло и с новыми методами сохранения памятников. И, пожалуй, начать стоит в 4 километрах к юго-востоку от Черемушек – в Беляеве.