Беллинсгаузен

Как успешно выдержавших практику на гардемаринском бриге «Феникс», Беллинсгаузена, Дурасовых, Богдановича и ещё нескольких гардемарин отправили в Англию. В первый раз юноши покидали знакомые места, снабжённые множеством инструкций, смахивающих на издевательства, как себя вести: в носу не ковырять пальцем, вилкой в зубах не ковыряться, в салфеты не сморкаться, раскланиваться галантно с господами и не хватать дам за зад. Старалась Россия-матушка перед чужеземцами этикет соблюсти.

Ну да Бог с ними, с морскими чиновниками и по иностранным делам служащими.

Пришли поначалу в Плимут, побольше Кронштадта, погрязней Адмиралтейской гавани в Петербурге. Говорят больше по-английски, по-русски — никто. Пьяных тоже хватает. Да ещё драться лезут. Здесь не Кронштадт, в зубы не дашь, сторонкой, кучкой да поскорей на почтовую станцию к дилижансам.

По инструкции надо являться начальству. В Англии Россию представляло посольство в Лондоне. Туда и поехали на дормезе общего пользования.

Столица «владычицы морей» показалась хаотично застроенной, тесной, неопрятной. Обросшая горами мусора Темза представилась не той рекой, откуда выходили в нагремевшие странствия. Куда ей сравниться с Невой! Дома большей частью двухэтажные с мансардами, серые цветом, но встречались и красные, облитые глазурью, с белыми наличниками и крошечными палисадниками, увитыми растительностью и цветами. Хороши оказались только лавки: мясные, рыбные, плательные — просторные, чистые, с освещёнными цветными витринами, чтоб завлечь покупателя, угодить вкусам.

Русский посол граф Семён Романович Воронцов в парадном, расшитом золотом мундире, с орденами и звёздами на ленте и груди милостиво спрашивал у каждого имя и фамилию, услышав знакомую, просил назвать папеньку или маменьку и с восклицанием: «Как же! Помню-помню...» — припоминал какой-либо курьёз из своего приятельства. Остановившись возле Сашки Дурасова, спросил:

   — Уж не сын ли Алексея Григорьевича?

   — Точно так, — ответил, отчего-то краснея Сашка.

   — Мы с твоим батюшкой у фельдмаршала Румянцева-Задунайского вместе походную лямку тянули. Горяч был Алексей Григорьевич, смел до беспамятства. Жив ли?

   — Слава Богу.

   — Поклон передавай. И сам таким же будь. Пример есть для тебя достойный.

   — Постараюсь, ваша светлость.

Фамилия Беллинсгаузен графу показалась незнакомой.

   — С Эзеля я, — напомнил юноша.

   — Из шведов или немцев?

Фабиан пожал плечами, но тут же сдерзил:

   — Папенька помер при моём малолетстве. Знаю лишь, служил он русским. Так что и я, полагаю, из русских.

Обходительный вельможа бровью не повёл, чувств не выказал. Не по капризу императрицы занимал он тонкий дипломатический пост. Благодаря ему удалось предотвратить войну между Россией и Англией в 1791 году, когда премьер Уильям Питт Младший, заботясь о разбитых русскими турках, двинул в Балтику армаду из тридцати шести линейных кораблей. Тогда Семён Романович разослал видным политикам всех графств Англии письма, где указывал на истинную причину конфликта и упирал на грядущие напрасные жертвы в споре между двумя великими государствами. В парламенте поднялся гвалт, и правительство вынудили отступить.

Вот и сейчас Воронцов сделал вид, что выпада не заметил, потрепал по плечу:

   — Желаю удачной службы.

Выйдя на середину залы, он сказал:

   — Через классных офицеров я передам о вашем назначении на корабли английского флота. Пока же знакомьтесь со столицей империи, над которой никогда не заходит солнце, чему способствовало британское мореплавание. Побывайте в портовых городах, присмотритесь к постановке морского дела, у англичан есть чему поучиться, флот у них сильнейший. Одних линейных кораблей за девяносто, больше, чем во флотах остальных государств, вместе взятых. Примечайте и то, чему, на ваш взгляд, учиться не следует. Для памяти записки составляйте. Вы, верно, не знаете, что первым начал вести каждодневные записи о случившемся покойный Самуил Карлович Грейг ещё в пору своего капитан-командорства. Ему спасибо за то, что мы в подробностях знаем обо всей Чесменской баталии и людях, в ней ставших героями. Сей труд окажется более значительным и ценным для историков флота русского.

Тут встрял Васька Берх, кадет, которого старший двоюродный брат взял с собою в Англию на собственный кошт.

   — Ваша светлость! — воскликнул мальчик запальчиво. — Я веду еженедельник с тех пор, как себя помню, и вижу в этом двоякую пользу и для собственного удовольствия, и для потомков.

Столь непотребен был в торжественности приёма возглас Васьки, что взрыв хохота расколол напряжённую тишину залы, а больше всех смеялся сам Воронцов. Наконец Семён Романович смахнул слезу тонким лионским платком и произнёс со значением:

— Прав сей отрок! Заглаголила истина устами младенца[9].