Белое безмолвие

Насколько я знаю, Эда никто не направлял к следующей жизни. Но если то, что говорит Мингма, правда, тогда весь мир переполнен призраками разгневанных мертвецов.

– Отец моей матери живет в маленькой деревушке, и двери его дома расположены очень низко, чтобы злые духи не могли попасть внутрь. – Он постучал себя по лбу. – Они бьются о головой о притолоку.

– Допустим, ты все-таки прикоснулся к трупу. Как тогда избавиться от разгневанного духа?

– Идешь за благословением в монастырь. Пьешь горячий чай с маслом, просишь ламу провести обряд пуджа. Но тут речь не идет о том, чтобы причинить вред злому духу; это делается для того, чтобы направить его в хорошее место.

Приятель Мингмы принес нам по третьей бутылке. Стоит ли мне продолжать копать в этом направлении? Другого такого шанса может и не представиться.

– Я слышал, что в Лагере III в прошлом году погибли два альпиниста. Два парня из Украины.

– В прошлом году много людей погибло.

«Аккуратнее, Саймон».

– Да. Но я слышал, что они до сих пор там.

– Как?

– Ну, их тела.

– Иногда шерпам, которые провешивают веревки, платят за то, чтобы они сбросили трупы вниз по Восточному склону. В Лагере III нет тел.

Ну вот. Выходит, Тьерри облажался. Меня захлестнуло сложное чувство, смятение и облегчение: «Даже если бы я захотел заснять их, ничего бы не вышло».

– Думаю, нужно возвращаться в лагерь, – сказал Мингма. – Скоро стемнеет.

Ванда, сидевшая рядом со мной, потянулась и зевнула, коснувшись моей руки. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Как сказать по-английски, что тебе тепло и удобно?

– Уютно?

– Точно. Мне уютно.

Уютно было не только ей. Разомлевшие в тепле очага Робби и Говард развалились на своих подушках, закрыв глаза. Наконец-то воцарился мир.

– Мингма говорит, нам пора возвращаться. – И только тут я заметил, что место рядом с ней пустует. – А где Марк?

– Пошел в туалет.

– Пойду найду его.

Я затосковал о тепле палатки в ту же секунду, как только вышел на улицу и ветер ударил мне в лицо. Небо темнело, и туристы, хрустя щебнем, двинулись через морену снимать золотистое сияние, затухающее над гребнем вершины. Я пошел по забросанной мусором тропе к туалетному блоку – кирпичному строению, примостившемуся над открытой выгребной ямой.

Рядом с ним, голова к голове, стояли две тени, и одна из них была в желтой куртке.

– Марк!

Он помахал мне рукой.

– Иду!

Пока он шел ко мне, я отвернулся, чтобы полюбоваться вершиной: «Через неделю ты можешь оказаться там, Сай. Прямо там, наверху». Есть в Лагере III украинцы или нет их, я все равно сделаю это. А для сайта мы составим другой план.

Марк похлопал себя по животу.

– Проблемы с желудком. Я задержал вас, ребята?

– Нет. Кстати, а с кем ты там говорил?

– В смысле? – Он отвернулся, чтобы прокашляться. – Когда?

– Там, перед сортиром.

Он как-то странно взглянул на меня.

– Ни с кем.

Каменистая почва у меня под ногами пошатнулась. Рядом с ним определенно кто-то был. Может быть, просто турист или отбившийся от группы путешественник.

Ты же не дурак, сам понимаешь, что тут к чему.

– А почему у твоей мамы здесь нет памятной таблички, Марк?

– Думаю, отец был против этого. Мне кажется, он боялся, что, если появится табличка, я однажды обязательно захочу к ней съездить.

– Но ведь сейчас ты зашел намного дальше, чем в базовый лагерь.

– Да. Думаю, он…

Марк закашлялся так сильно, что согнулся пополам. С моей точки зрения, это очень напоминало тот звук, похожий на рычание неисправной газонокосилки, который издавал заболевший турист.

– Боже мой, Марк!

– Я в порядке.

Но мне так не казалось. Меньше чем за сутки в его легких прочно обосновался тяжелый кашель. И дальше могло стать только хуже. Ирени в свое время рассказала нам массу страшных подробностей о подобных вещах: «На высоте свыше восьми тысяч метров кровь превращается в сироп, а мышечная масса тает, и ваше тело становится дряблым кожаным чехлом».

– А Ирени осматривала тебя?

– Я в норме. Я сказал ей, что всё хорошо. Так оно и есть.

Я изучал горки камней и чортэны, украшенные молитвенными флажками, в поисках имен, которые могли принадлежать украинцам Тьерри. В то утро Марк попросил меня сопровождать его к этому скоплению памятных знаков, но настроения у меня не было. «Именно там она впервые и увидела ЭТО», – думал я.

– Собираюсь вернуться сюда в следующем году. Попробую взойти на вершину. – Он улыбнулся, и кожа на его острых скулах натянулась. – Ты тоже можешь поехать. Снимешь об этом документальный фильм.

– Правда?

«А почему бы и нет? Ты ведь у нас киношник, не так ли, парень с Эйгера?» – я уже мог себе это представить. Если голливудские фильмы в основном выдержаны в духе «рассказ об отце и сыне», у меня получилась бы сногсшибательная история матери и сына. Тьерри мог ее смонтировать, отредактировать и снабдить душещипательным саундтреком, чтобы манипулировать эмоциями зрителей. «Только для этого не нужно ждать следующего года, не так ли? – прозвучал голос в моей голове. – Этот смачный сюжет у тебя есть уже сейчас».