Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Прежде всего, на польскую службу он так и не перешел, и трудно сказать, было ли это связано с опасениями «разбойничье-рыцарских традиций», которые усмотрел в балаховской среде польский военный наблюдатель, или же соответствовало настроениям самого Булака. Оглядывая проводившиеся с этого времени им формирования, мы должны будем признать, что они никогда не приобретали какой-либо национальной окраски, кроме… русской (российской). В самом деле, какие «поляки» могли бы получиться из Северо-Западника генерала Ярославцева, монархиста полковника Микоши, в феврале 1917 года в составе Георгиевского батальона рвавшегося на подавление мятежного Петрограда, или Оренбургских казаков, целым подразделением вошедших в подчинение Булаку в июле? И лукавил ли тот, когда летом говорил, «что его симпатии на стороне народа, а единственная цель – борьба с большевиками до последней возможности. Он готов, якобы, принести во имя этой цели всякие жертвы, поступиться самолюбием, подчиниться Врангелю или другому признанному вождю, войти в соглашение с Петлюрой. Он считал, что наиболее благоприятным театром военных действий является Украина», таким образом вообще допуская отрыв от хорошо знакомых ему областей?

«Балахович – интуит, дикарь и своевольник, – записывала проницательная Зинаида Гиппиус. – Ненависть к большевикам – это у него пламенная страсть. Но при том он хитер, самоуверен и самолюбив. Совсем не “умен”, но в нем искорки какой-то угадки…» – и в этом определении, приблизительном и неточном, как все определения, тоже есть немало такой же «угадки».

Беспомощный и безвольный в отношении политическом (вспомним характеристику, данную ему братом), «Батька», как представляется, довольно тонко чувствовал настроения своих «сынков», подхватывая, оформляя и воплощая их с такой силой, энергией и искренней убежденностью, что говорить, будто Балахович шел на поводу у подчиненных, как это подчас делалось, вряд ли оправдано. Как всегда и бывает, влияние оказывалось взаимным, и если оглядка на настроение войск у их вождя была бесспорной, то зато он мог и позволить себе «прибегать к драконовским мерам, вплоть до бессудных расстрелов солдат и офицеров», для установления среди них «внутреннего порядка». Войска ни поляками, ни польскими не становились – не становился поляком и «Батька», и вряд ли соответствовали действительности рассказы, будто он «обещал полякам образовать из России 22 самостоятельных республики».

Вновь возвращаясь к записям Гиппиус, процитируем еще один фрагмент о Балаховиче. «Да, он может быть н у ж н ы м [221] , хоть и может оказаться страшным, если на него положиться и оставить его распоряжаться, – рассуждает она. – Он – орудие, он – молот [222] , хорошо приспособленный к большевизму, к большевицким лбам, но какая крепкая рука может держать этот молот, где она?» – Похоже, что так же думал и Первый Маршал, предпочитавший не испытывать крепость своей руки и, вместо того чтобы «держать» молот, «сделав Балаховича поляком», – «швырнувший» его в противника на правах совместно действующей, но до известной степени самостоятельной силы.

А до этого Балаховичу – нужно отдать должное польским властям – были предоставлены широкие возможности для вербовки добровольцев и открыты все каналы снабжения. Предполагалось формирование дивизии (хотя в дальнейшем чаще встречается термин «группа генерала Булак-Балаховича»), и если в середине апреля число балаховцев не превышало 700 человек, то к июлю боевой состав группы оценивается уже в 2 500 штыков и шашек, а в конце месяца военное министерство заказывает для нее 3 000 винтовок, 3 000 сабель, 1 500 пик, 10 000 смушковых шапок и планирует закупку 3 000 лошадей, явно имея в виду перспективы дальнейшего разворачивания. И эти надежды вполне подкреплялись боевой практикой балаховцев, которая приносила значительные пополнения из пленных и местных добровольцев.

Боевая работа группы начинается с конца июня и ведется излюбленными «Батькой» партизанскими методами. Будучи придаваемыми то одному, то другому польскому войсковому соединению («летучая дивизия» – пишет современный польский историк), балаховцы дерутся в Полесьи, вклиниваясь между наступающими советскими частями, оперируя на их коммуникациях, громя тылы, захватывая обозы. Леса и болота, топкие берега Стыри, Стохода, Западного Буга благоприятствуют действиям партизан, и когда среди причин поражения «похода Тухачевского на Варшаву» справедливо называется как раз бедственное состояние советских тылов и коммуникаций, – не следует забывать, что достигнуто оно было во многом благодаря работе группы Булак-Балаховича или, как ее иногда называли, « русского партизанского отряда». И уже после начала успешного польского контрнаступления, потрясшего весь советский Западный фронт, сам Пилсудский 17 августа в личном письме Булаку изъявляет «Пану Генералу мое наивысшее удовлетворение и похвалу».