Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Конечно, эта помощь диктовалась отнюдь не альтруизмом: в лагерях на территории Иркутского военного округа находилось до 135 000 военнопленных австро-германо-турецкого блока, перспектива вооружения и использования которых на фронтах ещё продолжавшейся Великой войны чрезвычайно пугала союзников России. Атаман с успехом разыгрывал эту карту, представляя борьбу своего Отряда как попытки создания нового «противо-германского фронта», хотя в действительности до этого было ещё далеко. «При таких условиях поддержка зарождающегося белого движения прямо отвечала интересам держав Согласия», — отмечал много лет спустя Атаман, однако справедливость требует упомянуть, что он и сам не смущался принимать услуги тех военнопленных, которые изъявляли желание принять участие в борьбе против большевизма. Вообще надо сказать, что Особый Маньчжурский Отряд, начиная с февраля, всё больше и больше приобретает вид какого-то «интернационала». Монголо-Бурятский полк, несмотря на название, пополняется в основном русскими, зато в других частях появляются монголы и китайцы; проходящий в полосу отчуждения КВЖД Итальянский батальон (из бывших австрийских подданных, попавших в плен) делится с Атаманом пулемётами и автомобильным шасси, смастерить из которого броневик берутся трое бельгийцев, остающихся на русской службе; наконец, выделяет из своего состава около трёхсот добровольцев 2-я бригада 1-й Югославянской дивизии, также двигающаяся во Владивосток для отправки в Европу.

Но готовился к более серьёзному столкновению, конечно, не только Семёнов. «Центросибирью» (Центральным исполнительным комитетом Советов Сибири) был создан Забайкальский фронт, руководить которым приехал бывший прапорщик, социал-революционер С. Г. Лазо. Силы противника семёновцы оценивали (вряд ли сильно преувеличивая) в 2 500-3 000 человек с артиллерией. Напирая, большевики отжимали Маньчжурский Отряд на восток, в последних числах февраля подойдя к Даурии.

Кажется, именно тогда белым пришлось впервые столкнуться с проявлением их врагами не стихийного разгула и «эксцессов толпы», а сознательного садизма. «Серба Радославовича, взятого в плен в феврале месяце при Даурии, раздели донага, поставили в таком виде в снег и приставили к нему часовых, на глазах которых он должен был замёрзнуть, - свидетельствовали семёновцы. - Но когда Радославович потерял сознание и упал, изверги ушли; между тем несчастный очнулся и пустился бежать по направлению отряда[34]. На 12-ой версте его встретил разъезд отряда, одел и согрел, но руки и ноги оказались отмороженными, и теперь он калека». Ещё нескольких пленных впоследствии нашли распятыми «при помощи ружейных штыков, вбитых в руки и ноги». Естественно, что подобная картина не могла не породить ответного ожесточения, и в Маньчжурском Отряде, в свою очередь, начинаются расстрелы пленных.

Однако у Атамана были весомые причины сдерживать гнев своих подчинённых. Среди войск Лазо находился едва ли не в полном составе 1-й Аргунский казачий полк, и расправляться с поддавшимися советской пропаганде станичниками - значило отталкивать от себя население Забайкалья. Кроме того, время работало на семёновцев: начиналась весьма выразительная «наглядная агитация» со стороны набранных в красные отряды уголовников, в полной мере проявивших себя после взятия Даурии устроенным там погромом.

И всё-таки малочисленным войскам Атамана приходилось пятиться обратно к границе. Разрушая за собою железнодорожные пути, семёновцы отрывались от своих противников, не очень рвавшихся в бой, и уходили обратно на свою базу. В начале марта большевики стали оказывать давление на китайские власти, чтобы те не пропустили семёновцев в полосу отчуждения КВЖД, поставив таким образом измождённых белогвардейцев между молотом и наковальней: «Официально предложил китайцам или разоружить Семёнова, или выдворить из Манчжурии, - доносил 11 марта Лазо. - Нами даны гарантии неприкосновенности китайцев. Гражданская война не перейдёт границу. Китайцы заявили, что ими запрещён набор семёновцев в Китае и что они строго нейтральны». Однако Атаман сумел привлечь на свою сторону генерала Чжан Куй-У, в начале февраля назначенного вторым помощником китайского Главнокомандующего в полосе отчуждения, и отступил за демаркационную линию, перейти которую большевики не посмели. Надо сказать, что и в дальнейшем станция Хайлар, где Чжан Куй-У держал свой штаб, оставалась едва ли не более надёжным тылом семёновцев, чем постоянно интригующий Харбин.

В том, что «столица КВЖД» заслуживала именно такой характеристики, Атаману пришлось убедиться в ближайшие же недели, когда он оказался перед угрозой чуть ли не открытия нового фронта у себя в тылу - и отнюдь не против иноземцев.

* * *