Белорусские поэты (XIX - начала XX века)

Солнышко на небе за холмы заходит,
Тишину ночную миру предвещает,
Из-за тучек месяц бледный выплывает,
Соловейка в роще песенку заводит,
Поспешают люди добрые до хаты,
Там и тут шагает с ними вол рогатый.
Пастухи скотину в хлевы загоняют,
На рога ей девки венки надевают[56]

.В Лощице[57] сегодня гомон и забота,
Словно пчелы в улье, гудят божьи люди.
Ярмарка ли завтра здесь в селеньи будет
Или подоспела срочная работа?
Может быть, то свадьба? Праздник
                                                     долгожданный?
Или воскресенье, отдых, всем желанный?
Ярмарки не видно, воскресенья нужно
Ждать еще, а праздник всё еще далеко.
Только за корчмою собралась здесь дружно
Молодежь селения — деревцо глубоко
Посреди лужайки в землю закопала,
Целый стог сухого лозняка скосила,
Старыми лаптями плотно обложила,
Чтоб повеселиться, как придет Купала.
Иван-день подходит! — так и ксендз вам скажет,
А пока с работы пусть мужик приляжет,
Пускай на полатях часик отдохнет.
Праздновать Купалу нас отцы учили.
Вот уж на лужайке огни запалили,
Дружно мы закусим тем, что бог пошлет.
«Давай нам, хозяйка, скорей поросенка,
Принеси из клети пирожок, девчонка,
Не забудь шинкарке пятачок отдать,
Чтобы нацедила нам горелки пляху,
А пойдешь обратно, позови и сваху,
Чтобы шла Купалу на село встречать!» —

            Так старенький Апанас

            Говорил Купалы ради,
            А Кулина в добрый час
            Жарит, варит — и оладьи
            У старухи, у молодки
            Знай летят со сковородки.
            Янка — шустрый паренек,
            Апанасу он внучок —
            Притащил пирог из клети, —
            Помогают бабе дети.
            Молоденькая Агатка,
            Как малина, ладна, гладка,
            Волос щеткой причесала,
            Свой платочек повязала,
            Безрукавочку надела
            И к корчмарке полетела.
            По дороге, за горой,
            Утомилась, знать, бедняжка.
            Белой девичьей рукой
            Грудь прикрыла — сердцу тяжко.
            Стало ей тревожно вдруг,
            Озирается вокруг.

Рос густой орешник там неподалеку,

В зарослях нежданно лист заколыхался,
И тогда вздохнула бедная глубоко:
Парень перед нею стройный показался
В зеленой сермяжке панского покроя,
Воротник обтянут бархатной тесьмою,
Серенькая смушка шапку окаймляет,
А платочек шейный красками играет.
Быстро огляделся зорким синим оком
И по-лисьи хитрым, воровским подскоком
Прямо к ней, к Агатке. Девка покраснела,
Пот прошиб бедняжку, сердце обомлело.
«Сизая голубка! Милая Агатка!
Что ж, моя родная, радость-ненаглядка,
Ты так запоздала? Долго ждал тебя я.
Сторожил ли батька? Или матка злая?»
— «Нет, мой батька добрый, мать еще добрее,
Не обидят дочку, всех я им милее.
Бог хранит девчину да добрые люди.
Так они твердят мне: бог судить нас будет,
Дочек непокорных строго он карает.
Так и ксендз в костеле народ поучает».
— «Что с тобой сегодня? Расскажи, в чем дело?
Или ты, голубка, сердцем охладела?
Иль моей любовью ты гнушаться стала?
Иль вмешался Савка, хам, каких здесь мало?»
— «Грех вам так над Савкой, паныч, издеваться!
Бедняку с тоскою, паныч, не расстаться!
Бродит он за мною, тяжко горе носит,
Чтоб к венцу с ним стала, на коленях просит.
Если бы, паныч, я вас не полюбила,
С ним была б счастливой, с горя б не тужила.
Надо ж! — в час недобрый паныч навязался,
В бедное сердечко невесть как забрался!
Забыла я Савку, забыла и бога,
На душу, как камень, налегла тревога:
Паныч меня сгубит, клясть селяне станут,
Трудно на свет божий мне от срама глянуть».
— «Чтоб тебя сгубил я, любить перестал?
Тебя обесславил? Горе навязал?
Нет, уж так не будет. Бог мне в том порукой!
За обман жестокий он карает мукой.
Знаешь, как, голубка, надо поступить,
Чтоб нас злые люди не могли судить?
Выходи за Савку — станешь молодица,
Тогда злые сплетни — только небылица.
Мы любить друг друга так же дальше будем,
Станем жить счастливо, на завидки людям!»
            Как она узнала о такой науке,
            Тотчас, как осинка, вся затрепетала,
            И вздохнула тяжко, заломивши руки,
            Горькими слезами заливаться стала.
            После смутным взором парня оглядела
И такие речи завела с ним смело:
«Для того ль в несчастной родилась я доле,
Чтоб такие бредни слушать поневоле?
Бог меня карает, что ветреной стала,
Любящее сердце долго отвергала.
Ты, паныч, любовью хочешь забавляться.
А не лучше ль будет со мной обвенчаться?»
— «Что с тобой, Агатка? Говоришь не дело,
Выпила ты, что ли, или одурела?
Шляхтичу — на дочке мужика жениться?
Мне бы со своими тогда не ужиться!
Ведь мои меня бы на смех поднимали
И, как злой собаки, все чураться стали».
— «От меня не будут свои отрекаться,
Родные клясть дочку, соседи чураться,
Что живу в позоре с панычем я вместе?
Вам ведь мало дела до девичьей чести,
Ведь мужик негодный — не важная птица,
Всякий над мужичкой может наглумиться.
Но и мужика ведь мать породила,
И его, как шляхту, укроет могила.
Спасибо, паныч, вам за любовь и вниманье,
Милее мне Савка и в мужицком званье.
Он ведь не захочет девушку сгубить
И всем сердцем будет век меня любить!»

Так наша Агатка милому сказала,

Хоть слеза при этом по лицу скатилась
И в груди, как молот, сердце вдруг забилось,
А тоска на душу, словно камень, пала.
Девушке ль разумной не бояться бога?
Словно от злодея девка от милого
Козочкою быстрой дальше убегает.
Пусть ее остаться писарь умоляет,
Уж она далеко — застлан взор слезою,
Потому что сердце облилось тоскою.