Белые и синие

Поначалу обреченные на смерть поспешно бросились в тюрьмы, надеясь найти там укрытие. Когда это печальное убежище несчастных было осквернено, как было со всем святым, что еще оставалось у людей, а именно: храмами и гробницами, — власти попытались обеспечить безопасность с помощью высылки. Дабы, по крайней мере, уберечь жертв от актов личной мести, их отправляли за двадцать-тридцать льё от жен и детей, туда, где никто не знал их имен и деяний. Но там их уже ждали новые могильщики. Соучастники убийств из разных департаментов регулярно обменивались добычей, словно товаром. И никогда еще аккуратность в делах не простиралась столь далеко, как в этом отвратительном счетоводстве. Ни один из этих варварских векселей, оплачивавшихся человеческими головами, не был опротестован по истечении срока. При поступлении сопроводительного документа на товар дебет хладнокровно сводился с кре́дитом, задолженность становилась задатком и кровавый вексель оплачивался по предъявлении.

Это было часто повторяющееся зрелище, и одна лишь мысль о нем возмущает душу. Представьте себе длинную повозку с решетчатыми бортами, на которую обычно заталкивают телят, отправляемых на бойню. На этой повозке беспорядочно сгрудились люди: руки и ноги у них крепко связаны веревками, голова свешивается, ударяясь при толчках о борт повозки, дыхание в груди прерывается от усталости, отчаяния и ужаса; самым большим преступлением этих людей почти всегда оказывались угрозы, произнесенные в безумном возбуждении. О, не думайте, что этих мучеников при их появлении удостаивали последней трапезы, либо искупительных почестей жертвоприношения, либо им позволяли на миг оказать безнадежное сопротивление безопасному для противника нападению, как было на аренах Констанция и Галла! Бойня застигала их неподвижными, их убивали связанными, и налитая свинцом дубинка, красная от крови, еще долго наносила удары по уже бесчувственным телам».

Нодье назвал мне имя некоего семидесятилетнего старца, известного мягкостью своих повадок и жеманной учтивостью, что ценится превыше всех иных качеств в провинциальных салонах (она начинает исчезать, эта порода благовоспитанных людей, которым раз в жизни довелось съездить в Париж на поклон к министрам, побывать на игре у короля или на монаршей охоте, но это исключительное воспоминание давало им привилегию время от времени обедать у интенданта и в случае важных церемоний высказывать свое мнение по тому или иному вопросу этикета). Так вот, Нодье видел, как немощная рука этого старца — я передаю собственные слова моего друга — «без устали наносила удары тросточкой с золотым набалдашником по бездыханному телу — в нем убийцы забыли угасить последнюю искру жизни, и оно вдруг выдало свою запоздалую агонию последней судорогой», а женщины спокойно смотрели на это, держа на руках хлопавших в ладоши детей.