Белые искры снега

— Кто б говорил. Значит, ты моя девушка? — вдруг спросил он. Я хмыкнула. — Да ты мне в бабушки годишься, Анастасия Куропатовна. Знаешь, а я твоей наглости прямо восхищаюсь уже. Тебе палец в рот не клади — по локоть откусишь. И как не стыдно учительнице приставать к своим ученикам? — из-за того, что голос Яра был веселым, я слегка растерялась. Похоже, он уже перестал грустить о своей Белоснежке из магазина роз.

— Я к тебе не пристаю, — отозвалась я, с беспокойством глядя на букет и очень боясь, что цветы замерзнут.

— Пристаешь. — Зарецкий вдруг положил руку мне на талию — совершенно по-хозяйски, как бы между делом, но достаточно уверено. — Видишь? — продолжил он, и рта не давая мне раскрыть. — Заставила себя обнять. Пригрозила поставить низкий балл по сочинению. А я не могу поступиться своей учебой и поступаюсь совестью…

Он стал чуть смелее и привлек меня чуть ближе к себе. Что же за человек-то такой? Если он думал, я начну орать, чтобы он меня немедленно отпустил, то глубоко ошибается.

— Зарецкий? — подняла я голову и хитрыми глазами уставилась на умника.

— Что? — голос у Яра был напряженный — он явно был разочарован, что я не начала бушевать и сдирать его руку с себя. Теперь он сам уже был не рад своей затее и жаждал поскорее отделаться от меня, но гордость не позволяла ему сделать этого. Мы, напоминая прохожим влюбленную парочку, завернули за угол.

— Ты такой милый. Скажи мне "мур-мур-мур"? — тоненьким голоском пропела я и даже потерлась головой об его плечо.

— Отстань от меня! — заорал он, резко убирая руку и отскакивая на шаг вправо. — Достала! А если эти идиоты, — был он не самого лестного мнения об учителях и учениках родной школы, — нас увидят? Чокнутая.

Я победно улыбнулась. Мал еще со мной тягаться, Енотушка.

— Зарецкий, смотри, твой друг, — указала я на криво слепленного местной детворой снеговика с морковкой вместо носа. — Может попозируешь около него? У вас профиль один в один.

И зачем я к нему лезу? Хочу уколоть? Или мне становится весело, когда этот ребенок начинает со мной препираться?

"В восемнадцать лет уже не дети", — уверенно заявил злой голос внутри меня.

"А ты была в восемнадцать лет ребенком?", — спросил хороший голос.

Царевна Ярославна ничего мне не ответила, только фыркнула

До места проведения мероприятия мы доехали без особых и не особых происшествий. Правда, на мосту, ведущему на другой берег через Монастырский остров — тот самый, на который я однажды наведалась с друзьями, мне стало немного нехорошо: закружилась голова, сдавило грудь, и вместо воздуха в легкие хлынул поток концентрированного страха. Правда, длилось это не больше минуты, а потом — как рукой сняло.

Мои переживания по поводу моего здоровья еще больше усилились. Наверняка что-то с сосудами.

Я сидела, прислонившись лбом к холодному стеклу, и бездумно глядела на проносившиеся мимо белые поля и на вершины безмолвных холмов на горизонте, которые казались заснувшими великанами.

Загородный парк, в котором должно было состояться мероприятие, находился на некотором отдалении от города. Кроме гостинично-развлекательного комплекса, в котором будет проходить церемония объявления победителей, на территории парка располагались современные аттракционы, кафе, канатная дорога и много всего еще.

Несмотря на то, что парк пользовался популярностью у горожан, я была там только однажды — в день открытия, лет восемь или девять назад. И стоило мне только подумать об этом, как воспоминания сами собой всплыли в голове. Моя память почти не сохранила картинок, но голоса в ней остались надолго.

Это был чудесный теплый летний вечер, обагренный алыми разводами заката с желтыми прожилками. Этот визуальный образ был единственным, который я отлично запомнила.

— Отвратительно. — Это слово резало слух, как острый нож масло. — Она поедет с нами?

Ответом было лишь молчание.

— Алексей! Она не должна ехать с нами. Она должна остаться дома. Там ведь будут люди! — Женский голос, произносивший эти слова, был полон негодования, злости и глубокой затаенной ненависти — словно глубокая чаша была переполнена ядовитой жидкостью.

— Я уже все сказал. Она едет с нами, — негромко отозвался мужчина. В его голосе совершенно не было эмоций.

— Но… Я этого не допущу.

— Собралась спорить со мной? — поинтересовался мужчина все так же безразлично, однако что-то изменилось — возможно, в его взгляде, потому что женщине спорить было все труднее.

— Я просто хочу, чтобы мы поехали семьей, — сказала она глухо. — Ты, я и наши дочери, Леша.

— Так и будет. Она тоже твоя дочь.

— Это не смешно!

— А я и не смеюсь.