Белые кони

Я затосковал. Мать всегда называла меня мужиком, и, когда в доме что-либо ломалось, она говорила: «Ничего. У нас мужик есть. Починит». И я старался, брался за все: за барахлившие часы, за расшатанные стулья. Однажды, когда погас свет, полез было к пробкам, но мать не разрешила: больше ломал, чем делал, и, если что-нибудь получалось, радовались от души и я и мама.

Рудя подвел ко мне коня.

— Ты можешь даже сесть, — сказал он.

— Садись, садись, — улыбнулась Густенька. — Или ты стесняешься меня? Хорошо, я уйду.

И Густенька действительно накинула пальто и ушла.

— Садись, — сказала Рита, взяла меня за рукав и потащила к коню.

Я выдернул рукав и направился к двери.

— Ты уже уходишь? — жалобно спросил Рудя.

— Мамка заругается. Искать будет.

— Я могу сказать тете Ольге, что ты у нас, — предложила Рита.

— Не уходи, пожалуйста, — попросил Рудя.

— Может, в шашки? — сжалился я.

Мы быстро расставили шашки. Рита смирно сидела около нас, и даже дыхания ее не было слышно. Рудя обыграл меня три раза. Я разозлился. Рудя выиграл в четвертый и пятый разы.

— Ты не умеешь играть, — сказала Рита.

— Не твое дело.

— Но ты, правда, не умеешь.

— А я говорю — не твое дело! Давай еще раз!

Рудя снова выиграл. Я молча начал расставлять шашки.

— Надо думать, а ты не думаешь. Торопишься, — наставительным тоном произнесла Рита.

— Заткнись! — крикнул я.

— Кричать нехорошо, — удивленно сказала Рита.

— Дура! Ходи!

Девочка часто заморгала короткими густыми ресницами.

— Ты хулиган.

— Шагай, шагай, пока трамваи ходят… Давай, Рудя.

— Ты плохо играешь, — глядя в сторону, сказал Рудя.

— Кто? Я?!

— Ты.

— А ну ходи!

— Не играй, Рудик. Пусть он извинится за свой хамский тон, — встряла Рита.

— Та-ак… Значит, не будешь… — вставая, угрожающе повторил я.

— Не буду.

Я не ударил бы Рудю, просто хотел его попугать, но Рудя не испугался, смотрел на меня своими раскосыми глазами серьезно и виновато.

— Ты играешь хуже меня, — твердо сказал он.

— Хуже, — повторил я и размахнулся.

Под руку сунулась Рита, и я локтем угодил ей в нос.

— Ой! — пискнула девочка, взмахнула руками, увидев красную, часто капающую кровь.

Она стояла, испуганно округлив глаза, очень худенькая, чистенькая, а на белую кофточку падали и падали красные густые капли, похожие на клюкву. Я бросился бежать.

Несколько вечеров я не выходил на кухню: боялся Густеньки. Наконец осмелился. Густенька, как обычно, сидела на своем месте и курила.

— Почему не заходишь? — спросила она. — Рудя и Рита тебя ждут.

Я что-то промямлил в ответ, но в этот вечер так и не зашел к близнецам. Пришел я к ним на следующий день, поздним утром.

Рудя и Рита смотрели в окно. Стояли холода, и гулять их Густенька не пускала. На улице, под окнами, носились братцы Лаврушкины и показывали близнецам «нос». Увидев меня, Рудя и Рита отошли от окна.

— Мама ничего не знает. Мы сказали, что я упала, — сразу сообщила Рита и добавила: — Нехорошо врать, но иначе я была бы ябедой.

Мне стало стыдно, я не знал, что ответить, хотел уже дать стрекача домой, но в этот момент братцы Лаврушкины выкинули свой коренной номер. Они гамузом, в три глотки, заорали:

— Рудольф-Адольф! Рудольф-Адольф! Рудольф-Адольф!

Я подбежал к окну и показал братцам кулак. Братцы показали мне сразу шесть.

— Адольф Гитлер! Адольф Гитлер! — приплясывая на снегу, закричал Венька.

Я поочередно ткнул в братцев, закатил глаза, высунул язык и показал на потолок. Это означало, что я их перевешаю как собак. Братцы озлились и начали кричать:

— А ну выходи! Посмотрим кто кого?

— Не ходи, — сказал Рудя. — Побьют.

Он был бледен и весь дрожал.

— Давай в шашки, — предложил я.

Рудя молча вытащил доску, и мы начали расставлять шашки. На белый и черный квадратики упали слезинки. На белом слезинка была почти незаметна, а на черном выделялась ясно, она была прозрачная, как росинка. С первых ходов я заметил, что Рудя проигрывает, и смешал шашки.

Целый день я провел с близнецами. Казалось, Рудя забыл о своей обиде, но когда с работы пришла Густенька и глянула на детей, то сразу спросила:

— Что случилось?

— Ничего, — ответил Рудя.

Он снова, как днем, побледнел и задрожал.

— Сынок, — сказала Густенька и хотела погладить сына по голове, но Рудя отбежал в угол. — Сынок…

— Ненавижу, — отчетливо сказал Рудя.

Густенька растерянно опустилась на стул.

— Я ходила, — жалобно сказала она. — Честное слово, ходила…

— Я не хочу быть Рудольфом. Хочу быть Сашей, как звал меня папа.

— А я Леной, — сказала Рита и подошла к брату.

Густенька вытащила кисет и стала свертывать цигарку.

— Хорошо, дети, — сказала она и вышла на кухню.