Белые пятна

— Виктор Степаныч, к тебе гостья! — крикнул Терехов, не различая среди шурфовщиков прораба.

Виктора всегда бесконечно восторгало лицо его жены. Он думал, что изучил «назубок» все оттенки Настиного лица. Но в том, как светились ее глаза, что сквозило в каждой черточке лица с прилипшими ко лбу и щекам кудряшками, и в движении рук, словно бы желающих взять обеими ладонями что-то хрупкое и любимое, — во всем этом для Виктора и для всех ребят было что-то новое и щемяще прекрасное.

Разведчики невольно застыли на своих местах. Они звали Настю «мамкой», хотя она годами была моложе всех, но сейчас она и впрямь была им как мать.

— Ребята! Как хорошо работать! Я верю! — произнесла она странные слова, едва ли понимая их значение, — так говорят в забытьи.

Ее окружили. Любовь и красота принадлежат всем. Разумов теперь глубже оценил своих друзей: они любили Настю, любили Лиду, но любили особой любовью и не завидовали их избранникам.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Часа за два до вечернего перерыва сорвался холодный ветер: тайга заскрипела, закачалась.

Васька Терехов натянул на себя мокрую фуфайку. Он с азартом выкидывал землю, но почувствовал, что не согревается.

— Эх, кабы разогнало их… тучи-то, — вздохнул он.

— Дожидайся, разгонит! Обложило кругом, не видишь? — недовольно забасили рядом.

Подошел Каблуков, весь залепленный желтой грязью.

— Идем в балаган, покурим, — сказал он, заметив, что лицо Терехова посинело от холода.

— Эй, черти, куда? Не было команды шабашить, — крикнул им вдогонку Петренко.

Они с Айнетом наткнулись на впадину; жила понижалась по всей канаве. Шурфовщики ощущали каждый вершок понижения по обилию воды, накапливающейся здесь.

Разумов и Ганин железными щупами исследовали впадину. Метровый щуп легко уходил во влажную податливую землю. Продолжать очистку до монолита стало опасным. Виктор заметил, как за Каблуковым потянулись шурфовщики, но он не остановил их. Так уж повелось: если парень бросал работу и бежал греться — его не задерживали. Лишь самые стойкие выдерживали от перерыва до перерыва.

Инженеры тоже зябли на ветру, но им сейчас нельзя было уйти, не выяснив границы впадины, которую они решили зачищать в сухую погоду. Петренко и Айнет помогали им огораживать опасное место. Когда закончили огораживание, вернулся Терехов.

— Что, Вася, жив?

— Немного согрелся, но мечтаю чайком всласть согреться.

— Печки-то с рудника доставят, наконец, или как? — заворчал Петренко. — Пошли кого-нибудь, Витя, за ними. Холодно в палатках стало. Все на девчат надеемся, мол, высушат. Гляди, Виктор Степаныч, как бы твоя Настя не высохла… достается ей по самую завязку.

— Прибежала давеча, не утерпела, — улыбнулся Терехов и покрутил головой.

— Ты, Вася, коль озяб, сбегал бы на рудник, да поторопил с печками, — заметил Ганин.

Терехов выжидающе взглянул на Разумова. Виктор знал, что рабочие в дело и не в дело любят ходить на рудник: там и девчата, и теплые бараки, в которых пылают печи, и постоянно работает магазин.

— Хочешь? — спросил Виктор.

— Спрашиваешь! Конечно, сбегаю. За печками, значит?

— Заодно на почту загляни, — попросил Петренко. — Может для меня там что есть: газеты, письма. Тащи все.

Рабочие, узнав, что зачистку прекратили, заторопились домой. В балагане еще сидел Лукьянов.

— Вы в табор напрямую? — поинтересовался он, видя, что Виктор надевает плащ.

— Нет. Схожу на конную дорогу. Возчики жалуются — размыло насыпи. Думаю завтра с утра поставить рабочих на крепеж дороги! С просеками у нас благополучно, — ответил Виктор.

Он заметил шедшего по склону Терехова и окликнул его.

Лукьянов не спеша свернул карту. Дождь перестал. Выработка обезлюдела.

2

Чернов пообедал.

— Всегда так корми, Настюха. Аж в сон кинуло — до того наелся.

— Ты, дорогой товарищ, брось насчет сна-то, дрова нужны на завтра. Пока не заготовишь — не отпущу.

Чернов закивал головой и, подражая китайцу, жившему неподалеку в тайге, забормотал, прикладывая руку к левой стороне груди:

— Наша мало-мало шевели-шевели имей, бабушка. Наша работа люби. — И взял топор.

В столовой появились первые посетители. Настя услышала, как сказал Лукьянов:

— Сыграем, Андрюша, партийку? Блиц-турнир в две минуты. Хочешь?

Они быстро расставляли фигуры.

Столовая наполнялась. Курбатов, точно судовой артельщик старого времени, молча разливал спирт. Федя Дронов подошел к нему с таким лицом, точно видел его сегодня впервые:

— Николаю Петровичу!

— Пей на здоровье, — ответил ему Курбатов.

— Солененького-то и сегодня нет?

— Нету, Федя, не обессудь, — в голосе артельщика звучало неподдельное сожаление.

— Ты, голова, постарайся. Вредно человеческой организме без солененького-то. Ну, Коля, будем…

— На здоровье, Федя!

Акатов держал в руке ломтик хлеба. Прежде чем выпить, он сильно втянул ноздрями запах, поднося стопку к своему короткому мясистому носу.

— Хорошо пахнет! А-а? — крякнув, качнул он головой.

— Ну, так!

— Чистый?

— Аптека!

— Разбавить надо, закашляюсь. — Акатов опрокинул спирт в кружку и добавил в нее немного воды.