Белые пятна

— В шляпе, чудак! — угрюмо крикнул Петренко. Самолюбие его страшно страдало: Жорка Каблуков, новый десятник первой бригады, обошел Алешку. Еще большего жару-пару поддал Васька Терехов:

— Верно, Григорий Васильевич, Петренко Алешку на канаву не упросишь: дождичек-то больно не по характеру.

— Здорово, Вася! Давно не виделись! — Это крикнул Алешка, окончательно выведенный из равновесия. Он рассердился, даже стукнул по столу и заговорил: — Я совсем не хотел речь держать. Да разве утерпишь, коль такие несознательные реплики лупят мне прямо в авансцену. Вы, Вася, нашего характера не трожьте, а то мы и подраться можем невзначай. И так скажу: дело не в повышенной расценке. И слезу заранее пускать нечего — тот размокнет, тот раскиснет. А впрочем… иду с утра на канаву, положенное мне отработаю… Ну, а Айнетку… что о нем толковать, коль он от меня ни на шаг, — закончил он под общий смех и сел.

К столу пробирался Айнет, не обращая внимания на крики и толчки ребят, которых он раздвигал в стороны.

— Мне не нравится такой… самодеятельность, — крикнул он, добравшись до середины. — Алешка… он пускай болтает, у нас обида на Алешка нет. Видали? — он поднял вверх обе руки, — У каждого есть два рука и адын голова. Я все сказал. Мы, — он ударил в свою грудь здоровенным кулачищем, — хлеб даром кушали?

— Чего десятники молчат, как воды в рот набрали?

— Мы скажем, о нас речи нет, — за всех ответил Курбатов и шепнул Виктору. — Ай да Алешка, ай да Айнет! Ты гляди! А!

Федя Дронов помял в руках мокрую кепку и шумно вздохнул. Рабочие любили этого спокойного человека и немножко завидовали его славе первооткрывателя.

— Я так располагаю: ежели после работы каждому по стопочке спиртяги перед обедом — все будет законно. А выбирать людей, Виктор Степаныч, нечего. Не надо обижать остальных. Нехорошо, голова.

— Мне можно сказать, Григорий Васильевич? — Не дожидаясь ответа, Настя заговорила с места: — Я вот что придумала. Дождь — это неприятно, но это не страшно, если вы после работы придете в табор и переоденетесь во все сухое и теплое. Мы с Лидой постараемся, все белье соберем, спецовки… все выполощем, просушим. Ну ночку не поспим, ну две… эка важность! Зато вы утром будете выходить на работу в сухом, а главное — спать будете в сухом. Хорошо я придумала?

Со своим вопросом она обратилась к Виктору, но ей ответило все собрание:

— Хорошо, Настя! Очень хорошо! Молодец!

— Коля, скажи насчет спиртяги! Молчишь, артельщик?

— Ладно, не бойся, тебя не обнесу, — проворчал Курбатов.

Шум долго не затихал. Разгорались страсти, каждый хотел высказаться. А дождь хлестал и хлестал по брезентовым стенам клуба, по крыше, она пружинила и отталкивала струи с заунывным звоном. Но дождь уже никого не тревожил, о нем забыли, его решили не замечать. Ведь привыкли же люди к комариному жужжанью над ухом.

3

«Что случилось с Лукьяновым?» — спрашивал себя Ганин. Начальник экспедиции кипел энергией, показывая пример неутомимости, терпения и инициативы. Инициатива! — вот что радовало Ганина. И он, конечно, понимал, что происшедшая с Лукьяновым перемена как-то связана с письмом, которое Виктор отвез в рудоуправление.

Лукьянов добросовестно мок под дождем, часами не покидал канавы, ползал по обнаженной породе, изучая ее по отколотым образцам, не расставался с компасом и лупой. Исследуя жильное обнажение, он не скупился на объяснения, любознательные десятники и разведчики в эти дни узнали много подробностей о залегании нерудных ископаемых.

Как-то Лукьянов появился на канаве позже обычного и позвал к себе Разумова и Ганина. Он вкратце познакомил обоих с письмом Истомина, написанным неделю назад. Истомин сообщил, что Тушольский улетел в Москву, что главк разрешил Истомину произвести взрыв минных колодцев.

— Однако! — невольно вырвалось у Разумова, помнившего, что Тушольский и Пряхин были против «эксперимента».

— То есть? Не хотите ли вы сказать, дорогой коллега: хозяин со двора, а батрак за сколачивание капитала? — криво усмехнулся Лукьянов и продолжал с непонятной откровенностью и возбуждением: — Решение Истомина взять на себя ответственность за колодцы закономерно. Он инициатор эксперимента, ему и честь доложить наркому об увеличении добычи слюды больше, чем на две пятых плана. Да… Истомин прямо идет к цели…

— О чем вы говорите? — удивился Ганин.

— Черт! — Лукьянов нервно засмеялся. — Иногда думаю вслух, понимаете! Значит, решено: будем продолжать свое дело, сделаем все, что возможно, во имя удачи на изысканиях и, конечно, ради добрых характеристик.

4

Настя заворочалась, хотела перевернуться на другой бок и, положив привычным движением ладонь под щеку, поспать еще немного. Узкая скамейка заколыхалась, и Настя упала бы, если бы не пробудилась.

Спала Настя не в своей уютной кровати, а в столовой. Она и Лида стирали всю ночь, лишь перед утром вздремнули. Накормив людей завтраком, Настя почувствовала такую усталость, что заснула мгновенно, как только голова коснулась стола. Лида попробовала разбудить ее.

— Я маленечко, Лидуся, я сейчас, — шептала она.