Белые пятна

Вот оно и началось! Витька говорил, что его выдвигают на должность прораба экспедиции. «Ну и хорошо, он же инженер!» — гордясь успехами мужа, подумала Настя. Надо идти, а то бог весть что подумают о ней и Истомин и другие. С ними придется встречаться. Ведь она — жена инженера Разумова, самая настоящая с сегодняшнего дня. Он увел ее сегодня из магазина, сказав: «Пойдем-ка в другой, покупать счастье», — и повел Настю в поселковый Совет. Там им выдали брачное свидетельство, а Витька — вот какой! — при всех поцеловал свою Настю, свою жену!

Настя повертелась перед зеркалом ровно столько, сколько нужно, чтобы кинуть взгляд на лицо и жакетку.

Через минуту они уже шли по деревянному тротуару тем стремительным, не крупным, но и не семенящим шагом, каким умеют ходить молодые женщины.

В это время Виктор, узнав из разговора, что Тушольский собирается в Москву, принялся убеждать его:

— Зачем вам гостиница-то? Остановитесь у нас, ведь квартира большая, а в ней живет только Марфа, моя старая няня. Посмотрите полотна деда Степана, познакомитесь с родными, а когда вернетесь, — расскажете мне обо всем.

В просьбе молодого человека было так много искреннего чувства, что Тушольский согласился.

Виктор ждал Настю с заметным волнением. Сумеет ли она быть простой и естественной с его новыми знакомыми? Ведь с ним-то она не согласилась пойти к маркшейдеру!

Он помог Насте снять жакет и уловил ее растерянный взгляд. Виктор сжал ладонями плечи жены, и она успокоилась, поняв, что с ним ей нечего бояться.

Может быть, Тушольский и Пряхин знали о молодой женщине несколько больше, чем Анта, но в их поведении это не чувствовалось. Мнительная Настя окончательно успокоилась. Николай Сергеевич подошел к буфету, говоря, что надо кое-чем заняться, а жена, как на грех, уехала с детьми в Бодайбо.

Настя немедленно поднялась со стула.

— Я вам помогу. Это мне… я же умею. А знаете что? Вы сидите, разговаривайте… мы сами. Ладно?

Свое «ладно» Настя умела произносить особым тоном, в нем звучала и просьба и обещание, что все будет так, как нужно: пусть не беспокоится Николай Сергеевич.

Пряхин облегченно вздохнул и широким жестом указал на буфет и на кухню. Настя и Анта захлопотали около стола. Настя, поймав ободряющий взгляд Виктора, почувствовала себя хозяйкой квартиры, чем очень расположила к себе Пряхина и Тушольского.

…Только поздним вечером Истомин и Лукьянов вернулись на базу. Они слезли с машины при въезде в поселок и медленно брели, разбитые тряской ездой. У дома маркшейдера они невольно задержались: два окна из четырех открыты настежь, столовая ярко освещена, мощный радиоприемник Пряхина далеко разносит музыку.

За столом веселые лица, кто-то громко говорит и, приподнимаясь, разливает вино. Танцевала всего одна пара. Истомину почудился знакомый облик Анты.

Инженеры молча миновали домик. Сказав свое обычное «честь имею», Лукьянов повернул за угол. Шаркая подошвами, с опущенной головой, Истомин медленно побрел к своему дому.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

После томительной июльской жары хлынули августовские предосенние ливни.

Виктор и Настя вернулись в табор в час ужина. Оказывается, о назначении Разумова прорабом экспедиции уже стало известно, и обрадованный успехом друга Андрюша Ганин, невзирая на протест Разумова, решил обнародовать официальный приказ и повел Виктора в столовую.

— Товарищи, внимание! Я прочту вам приказ управляющего. — И среди наступившей тишины громко прочел приказ Тушольского и заключение квалификационной комиссии.

— Слышь, товарищ Разумов! Значит, ты теперь у нас вроде самого главного инженера? Так, что ли, голова? — крикнул Дронов.

— Так, так, голова! Поздравляем, жмем вашу лапу. Стало быть, с должностью вас! Пожалуйте нам с Айнеткой на литровочку. Эх, кузькина мать! — Петренко вертелся около Разумова.

Айнет отложил ложку и, вытирая на ходу рот, подошел к Разумову. Он не придумал, что сказать бывшему десятнику, только похлопал его по груди и не спеша вернулся к оставленному супу.

Соскучившаяся по работе Настя снова командовала у плиты и говорила раскрасневшейся Лиде:

— Хорошо там, так хорошо. И Витька стал инженером, как Андрюша. Тоже хорошо, хоть я боюсь чего-то. И знаешь, Лидочка, хорошо-то хорошо, а дома лучше. Точно я к матери вернулась, веришь, как я скучала за всеми. За Алешкой этим непутевым и то вздыхала. Иди, иди! Чего ты подслушиваешь!

Около них стоял с папиросой в зубах Петренко.

— Так, говоришь, вздыхала? За мной, значит? А помнишь, как ты меня балалайкой по башке трахнула?

— Не пой дурных песен — вот и трахнула.

— Дурных! Сама ты, Настька, дурная, коль любовную песню бракуешь. Всем нравится, когда я пою или представляю на сцене, одна ты… балалайкой охаживаешь. — Приняв самую театральную позу, закатывая глаза, он запел:

Я ль тебя не а-ба-жа-ал,
Я ль на тебя не мо-лил-са-а!
След твоих ног цел-ло-вал…
Чуть на тебе не женил-са-а!