Белые Росы

— Ага, — понял Г астрит. — Еще раз понял, что ты остолоп, который на солн­це молится... Не обижайся только... Пошли замочим... И корову, и квартиры...

— Я не взял...

— Ладно! Мы сейчас мою тещу малость раскулачим. Пошли, пошли...

Вошли в хату.

— Сейчас мы эту монашку уделаем...

Гастрит нырнул под вышитые рушники, которые прикрывали образа в углу.

— Господи! Прости и помилуй, — пробормотал он и достал откуда-то из-под иконы темную бутылку с полиэтиленовой пробкой. — Вот сейчас по стаканчику влупим и водичкой дольем... Пускай натирается!

— А что она натирает? — осторожно спросил Ходас.

— Поясницу вроде, а может, и еще что... Выдумывает себе болезни и ле­чится... Водку только переводит зазря! И вот же скажи, что получается! Женки наши помирают, а тещи живут!

— Ну и пускай живет себе на здоровье! — заметил Ходас. — Что тебе, жалко?

— Мне не жалко, — сказал Гастрит, рукавом вытирая бутылку от пыли. — Я просто удивляюсь... Любопытствую. Сейчас огурчиков принесу.

Ходас взял бутылку, посмотрел на свет.

— Не, — сказал он. — Ты как хочешь, а я не... Поясницу вон и змеиным ядом натирают... Может, всыпала туда волчьих ягод, и ойкнуть не успеешь...

— А ексель-моксель! — возмутился Гастрит. — Гляньте вы на него! Ровесник Суворова, а все помереть боится...

— Мне Сашку женить надо, — оправдался Ходас.

— На, смотри. — Г астрит взял кусок хлеба, зубами вырвал пробку из бутыл­ки, плеснул из нее на хлеб, открыл окно. — Фи-фу! И бросил хлеб на улицу.

У хлеба оказалась собака Гастрита, вислоухий Валет.

— Валет, не трогай! — закричал Ходас. — Пошел вон!

Валет уже облизывался, благодарно глядя на хозяина.

— Сдохнет, — вынес приговор собаке Ходас.

Валет и не подумал сдыхать.

— Видишь! — торжественно сказал Гастрит. — Живехонек! Садись! А то она вот-вот нагрянуть должна...

Ходас вздохнул и присел к столу.

— Тебе сколько? — спросил Гастрит.

— Ты что? Краев не видишь?

По двору прошла теща Гастрита. Зашла в сарай.

На столе уже не было ни крошки. Перевернутые вверх дном стаканы сто­яли на подоконнике. Старики говорили за жизнь.

— И брось ерунду пороть! — надменно говорил Гастрит. — Уж кто-кто, а ты еще три войны переживешь! Это я — другое дело... Я нервный! Псих! А у психов всегда короткий век...

— Я тебе сказал, что помру, — значит помру! — убежденно говорил Ходас. — Всю жизнь жил без удобств... Мне не удобства надо, понимаешь... Трудности...

— Трудности я тебе буду создавать, — пообещал Гастрит. — Не бойся...

— Что это такое? — пожал худыми плечами Ходас. — Вода будет рядом, дров не надо, в огороде копаться тоже не надо... Подумать страшно! По малой нужде и то на улицу выходить не надо... Помру!

— Ну, давай поспорим! — предлагает Гастрит. — На всю пенсию! Если ты первый остынешь — я тебе, значит, до копейки... А если я... — Гастрит умолк, похлопал глазами, понял, что зарапортовался, махнул рукой: — Ай, брось ты, Федос...

В сенях стукнула дверь. Старики схватили газеты, стали рьяно «читать». Вошла старенькая теща Гастрита.

— Здоров, Федос...

— Здоров, Марья, — очень уж трезво сказал Ходас.

— Тимофей, — обратилась старуха к зятю. — Что это с нашим Валетом?

Гастрит многозначительно, с чертиками в маленьких глазах глянул на Ходаса.

— Ничего, — хмыкнул. — Это он жизни радуется... Жить будет на балконе.

— Сдох вроде... — тихо сказала старуха.

Гастрит уронил газету.

— Кы-кы... Как сдох? Уже?

Старики выскочили на крыльцо.

Бедный Валет лежал в пыли посреди улицы. Возле самой собачьей морды серая курица разгребала пыль.

— Мамочки мои, — чуть слышно пролепетал Гастрит.

— Убийца-а! — воскликнул Ходас, сбегая с крыльца.

Побежали по улице так, как, наверное, никогда не бегали и в молодости.

Старики выбежали на асфальт перед указателем «Белые Росы».

На шоссе к городу мчалась «скорая помощь». Гастрит сразу же шлепнул­ся на асфальт, вытянув одну руку поперек дороги, а другую поднял кверху. «Скорая» остановилась. Пока Гастрит поднимался, Ходас, хлопая себя по животу, что-то кричал в окошечко врачу. Потом старики быстренько влезли в машину. «Скорая» включила мигалку.

Андрей уже докрашивал забор, нетерпеливо поглядывая на улицу. Из две­рей отделения милиции появился молоденький сержант.

— Это ты, что ли, у нас сидишь? — спросил он Андрея. — Заходи...

Андрей побледнел:

— Я... Я еще не кончил...

— Завтра докончишь. Давай...

— Ну, подождите немножко... — взмолился Андрей.

— Быстрее, мне некогда!

Не отрывая глаз от малолюдной улицы, Андрей пошел к двери, как на плаху.

Закрыв глаза, Васька резал польку на своей гармошке. Галюня танцевала вокруг него. Лихо выдав последний аккорд, Васька торопливо снял с плеча ремень.

— Тебя совсем отпустили? — тихо спросила Маруся.

Васька поставил гармошку на стул, поцеловал дочку.

— Я тебе куклу новую принесу!

И ни разу не взглянув на жену, выскочил из квартиры и застучал каблука­ми по ступенькам...

— Ну, братан у меня там, понимаешь? — доказывал Васька дежурно­му. — Ни за что, просто так сидит... Меня подменял...

— Что ты мне басни рассказываешь?

— Ну, человек ты или...

— Если ты тоже хочешь сюда, я могу это устроить...

— Я трезвый! — возмутился Васька. — Не имеешь права!