Белые тени

Несколько дней тому назад она вдруг заметила, что родилась в тот самый год, когда вступили в брак Остин и Сьюзен. Думая об этом, она не может отделаться от тягостного ощущения, что по возрасту могла быть их дочерью. Она ворочается в своей влажной постели, наконец встает и подходит к окну. На улице непроглядная тьма, она с трудом различает силуэт Эвергринс, где Остин спит сейчас рядом с женой. Мейбел чувствует озноб, и вдруг теплая рука ложится ей на плечо. Она и не слышала, как встал Дэвид. Прижимает к себе ее тело в тонкой ночной сорочке, она поворачивается, они обнимаются, Дэвид берет ее на руки и относит в постель, кладет ладони на ее бедра. И на несколько минут она забывает о своих ненаписанных книгах.

Когда она назавтра просыпается, у нее болит голова. А еще тянет внизу живота, и она застывает от страха: неужели после десяти лет покоя она, несмотря на все меры предосторожности, снова беременна? В эту минуту она хочет быть сухой травой[15].

— Вот это что такое?

— Крапива.

— А зачем она?

— Помогает от ревматизма.

— О…

Две женщины стоят перед застекленным кухонным шкафом, в котором Лавиния в одинаковых стеклянных банках хранит сушеные цветы и листья. Немало дам в городе полагают, что они куда более действенны, чем выписанные аптекарем лекарства. Она невероятно гордится этой, собранной за многие годы, коллекцией и охотно раздает свои средства всем, кто просит.

— А это? — спрашивает Мейбел, показывая на другую банку, наполненную сухими листьями и бутонами серо-желтых цветов.

— Это смесь мелиссы и ромашки.

— А как ее используют?

— Заваривают перед сном, она помогает уснуть.

— Понятно.

Мейбел продолжает разглядывать банки с дремлющими в них чаями и настойками, словно пытается прочесть названия книг в странном книжном шкафу.

— А это?

Лавиния начинает терять терпение.

— Солодка и анис. У вас бывают судороги?

— Нет.

— Тогда вам это не нужно.

— А это…

Лавиния не дает ей закончить вопрос:

— Если вы мне скажете, что вам конкретно нужно, это будет проще.

Мейбел, обычно такая самоуверенная и дерзкая, чувствует, как к щекам приливает кровь. Не решаясь взглянуть на ту, которую считает своей золовкой, осознавая при этом, что взаимности не дождется, она наконец выдыхает:

— Мне нужно что-то такое… Что гарантировало бы… Вы же знаете, я обожаю свою дочь. Разумеется, я ее обожаю. Но мне бы не хотелось… В общем, не хотелось бы, чтобы…

— Вы не хотите другого ребенка.

— Вот именно. Если вы знаете какое-либо средство, прошу вас, скажите мне.

Она не решается упомянуть Остина, но обе женщины чувствуют его незримое присутствие на этой кухне.

— Конечно, я знаю надежное средство, — отвечает Лавиния.

Мейбел ждет, не отрывая глаз от ее губ.

— Все очень просто: не спите с мужчиной.

На столе лежат стопки отобранных стихотворений, переписанных с вороха листочков, которые осталось разложить и привести в порядок. Милисента выбирает именно отсюда, из еще не разобранных стихов, она берет один листок, стараясь не смотреть, чтó там написано, чтобы сохранить тайну. Порой все же какие-то слова бросаются в глаза — perhaps, heaven, daffodil[16] — но чаще всего, закрыв глаза, она подносит листок к лицу и нюхает с таким наслаждением, с каким вдыхает аромат маминых духов, заточенных во флаконе.

Сегодняшнее стихотворение источает запах корицы. Она аккуратно вкладывает его между другими, пахнущими мукой, сахаром, мускатным орехом. Поскольку Мейбел никогда не имела склонности к кулинарии, Милисента выпекает пирог впервые.

Потом она направляет калейдоскоп на клочок бумаги со стихами Эмили. Появляется белая звезда с шестью ровными лучами, это снежинка. Милисента медленно поворачивает калейдоскоп, и начинают проявляться какие-то очень тонкие линии, половинки букв, четвертинки музыкальных значков, разбросанные в беспорядке тире, которые вместе образуют новый алфавит. Стихотворение написано на придуманном языке, который без конца меняется под ее пальцами, этот язык каждый раз новый, но при этом совсем не чужой.

~

Порой в лесу она теряет интерес к деревьям-гигантам, подпирающим ветвями небо, и во весь рост растягивается на земле, высматривая земляных червячков, жуков, муравьев — это ее любимцы. Отыскав муравейник, она устраивается рядом и внимательно наблюдает за перемещениями рабочих муравьишек, которые ползут туда-сюда, вытягиваясь черной, блестящей на солнце лентой. Некоторые несут обрывки листьев, другие — дохлых насекомых, зернышки, кусочки грибов. Муравьи один за другим исчезают в какой-то щели в земле, и тут же другие появляются в отверстии рядом. Другие? Или это те же самые так и ходят по замкнутому кругу? — задается вопросом Милисента. Но тогда сколько всего насекомых может поместиться в муравейнике? интересно, это бесконечное число? сколько новых муравьев появляется каждую секунду? они все такие же разные, как снежинки в туче?