Белый край

Возвращаясь домой уже ближе к вечеру, когда красное солнце стало клониться к закату, а на небе собирались темные тучи, горящие огнем от лучей закатного солнца, я чувствовала, что на сердце у меня лежит огромный груз. Двери домов вокруг меня закрывались, на многих из них чернели темные пятна — криво нарисованные углем символы ворона. Наверное, так люди хотели поздравить меня со свадьбой или же, быть может, благодарили Уна за спасение их детей.

И лишь когда мы подходили к своему дому, у меня в голове промелькнула странная мысль. Тучи на небе все продолжали сгущаться, и первые тяжелые капли упали мне на лоб, скатываясь по худому лицу со шрамом. Но гроза гремела не только в далеких, высоких небесах, но и в моей голове.

Зачем людям рисовать на дверях своих домов метку бога раздора? Зачем рисовать мою метку?

Кунникт лег на кровать, отвернувшись лицом к стене, и я тихо присела рядом на край.

— Майя, — тихо обратился он ко мне. — А ты знаешь сказки?

— Знаю, — так же тихо ответила я. — Про что хочешь?

— Про что-нибудь счастливое.

— Будет тебе сказка, Кунникт, — я слабо улыбнулась и медленно провела рукой по его волосам.

Ложась рядом с ним, я принялась вспоминать все те сказки и легенды, которым меня учил старик Хендерсон, скальд из нашей деревни. Большинство сказок севера были совсем не про счастье, но про кровь, месть и холод. Такая уж была наша жизнь, и детей с ранних лет готовили к тому, чтобы они все это выдержали.

— Расскажу тебе... — протянула я полушепотом. — Про одного мальчика. Первого мальчика, который начал петь.

— М-м... — тихо протянул Кунникт и медленно кивнул.

— Жил-был один мальчик, которого звали... Звали Унфрик. И мальчик это был необыкновенный, потому что он был первым, кто придумал сделать из стебля кишивицы дудочку, а из своих слов — прекрасную песню...

Я медленно рассказывала Кунникту легенду об Уне, не упоминая о всем том дерьме, которое с ним в конечном итоге произошло. Не нужно это мальчику в теле взрослого, нет. В сказке, что я придумана лишь для него, мальчик Унфрик завоевал сердце принцессы своей прекрасной песней, а ее отец, ярл, был так восхищен его голосом, что дал свое благословение.

— И жили они долго и счастливо, — закончила я.

На несколько секунд в темной комнате повисла мертвенная тишина. Лишь с улицы доносился лай собак и шаги где-то вдалеке. Но наконец Кунникт тихо спросил:

— А мы тоже будем долго и счастливо, Майя?

Я вздрогнула, когда услышала, как с гор донесся плач волчонка. А за ним еще один, протяжный, полный скорби. И еще один, последний. Грозный, смелый, зовущий.

— Да, Кунникт. Долго и счастливо.

Глава 11: Грязь и кровь

Я медленно приобняла лежащего рядом со мной мужчину, изо всех сил стараясь сдержать слезы. Кунникт не сопротивлялся, позволяя моим рукам нежно гладить его волосы и крепкую шею.

— Я сделала тебе подарок... — тихо прошептала я и разжала кулак, в котором сжимала оберег из волос.

— Красивый, — тихо ответил он.

— Позволь мне... — так же тихо произнесла я, всхлипывая и обхватывая концы оберега двумя руками.

Тонкая, крепкая нить обвилась вокруг его шеи. Я крепко сжала ее и в последний миг прильнула губами к уху своего мужа, нежно целуя.

— Прости меня... — сквозь слезы прошептала я и резко потянула за концы оберега.

Кунникт дернулся, схватился руками за свое горло, пока я душила его. Своими огромными кулаками он стал махать в воздухе, пытаясь ударить меня, и в конце концов попал мне в живот. Но я не отпускала. Сквозь слезы и боль я продолжала тянуть, продолжала душить его, пока, наконец, огромное тело не начало слабеть. Удары становились вялыми, едва ощутимыми, и вскоре огромные руки безвольно упали на кровать. Беззвучно рыдая, я продолжала тянуть, пока его сердце не остановилось.

В конце концов, я отпустила его и сама безвольно упала на пол, сжимаясь в крошечный клубок, обхватывая свои колени и содрогаясь от плача.

— Прости меня... Прости меня... — продолжала стонать я сквозь слезы, не в силах успокоиться.

Вокруг было тихо, словно и не было воя волчонка. Словно это все мне почудилось, и я зря лишила жизни ребенка, застрявшего в теле взрослого.

Но вдруг послышался до боли знакомый голос. Прямо за дверью, тихий, зовущий голосок той, которую я нарекла своей сестрой.

— Майя! — полушепотом позвала Кира. — Майя, выходи скорее! Форр фан да...

Снаружи послышались шаги, и я, вытирая слезы рукавом, подбежала к окну. Сквозь щель в ставнях я видела Киру, чье лицо было скрыто глубоким шерстяным капюшоном, и воина ярла, приближающегося к ней.

Я побежала, было, к двери, уже приготовившись распахнуть ее, как вдруг услышала, что Кира заплакала. Никогда до этого я не слышала ее плача, и даже так он казался мне наигранным и неискренним. Быть может, именно потому, что в жизни этой девочки не было слез, я и не верила ей.

— Дяденька-а-а! — взвыла она.

Приоткрыв дверь, я увидела, что она уселась у двери, обхватив колени и пряча лицо.

Воин подбежал к ней и поставил свое копье у стены.

— Что случилось? Девочка, ты из рабынь ярла? Что стряслось, а? — обеспокоенно начал он, нагнувшись над ней.