Белый край

— Возьмите меня с собой! — выпалила я и вжалась в спинку кресла, испугавшись собственной наглости.

У Тарваля округлились глаза — сейчас он меня точно выгонит. Несмотря на внешнюю мягкость, он казался страшным в гневе.

— Твои родители не позволят.

— Я скажу, что пошла навестить сестру, а позже можно будет послать кого-нибудь и сообщить, что я простудилась и останусь в замке. Они не придут сюда, никто не узнает!

Брат раздраженно хмурился и говорил, что это все осложнит. Но меня наверняка никто не помнил, к тому же, необходимо показать, что я не просто дочка предателя, а воспитанная молодая особа, которая справится с обязанностями камеристки. Не уверена, что вспомню все правила и манеры, однако сидеть сложа руки просто не смогу.

Лорд не скрывал, как устал от этого разговора: шумно вздыхал, цокал языком и качал головой. Казалось, что я умру, если не уговорю его, поэтому забыла о гордости, молила и канючила, словно дитя. Момент, когда Тарваль согласился, напомнил удар по голове: комната закружилась, а мысли замерли, осталась только радость.

Брат взял с меня слово, что родители не станут его обвинять. Не знаю, получится ли их обхитрить, но в этот момент я готова была поклясться в чем угодно, только бы уехать из дома. Ничего, Осберт поможет и что-нибудь придумает. Было совестно, что придется оставить родителей, но мое присутствие их никогда не утешало — не думаю, что отъезд многое изменит.

От счастья я напрочь забыла о сестре и помчалась в город, глупо улыбаясь по дороге. Но уже вечером вернулась в замок: быт камеристки и далекие земли представлялись до того живо, что все остальное ввергало в уныние. От серости и грусти дома, казалось, можно заболеть. Как и было оговорено, Тон-Тона отправил отцу сообщение, что я простудилась и останусь в замке на несколько дней.

Утром пришел Осберт и сказал, что родители рассердились, но поверили. Лорд сдержал обещание и поговорил с ним о побеге — не знаю, что они обсуждали, но брат отправился домой вприпрыжку и отпуская шутки.

— Гилберт обещал устроить его в свою личную стражу, если он ничего не выкинет, — объяснила сестра, — жизнь стражников трудна: ранние подъемы, тренировки, грузные доспехи… Осберт привык ничего не делать, поэтому быстро откажется от этой затеи.

Мы с ней проводили много времени вместе. Камеристки читали нам вслух, натирали руки кремами, а волосы — ароматными маслами, от которых они становились мягкими и блестящими. Обычно я избегала этого, приходя в гости, чтобы не вспоминать о детстве, но теперь все изменилось. Будущее представлялось как никогда светлым, и хотелось побаловать себя маленькими женскими радостями.

Удивительно, но сладко пахнущие мази и перешитая одежда сестры сделали меня привлекательной. Объемные прически отвлекали внимание от худого лица, но стоило раздеться, как я опять становилась нескладной и некрасивой. Ненавижу свою фигуру! Плоская что спереди, что сзади, руки тощие — надеюсь, друзья брата не сочтут меня больной.

Чем дольше я об этом думала, тем сильнее злилась на сестру, которая тоже не нравилась себе. Из-за беременности она стала плаксивой, все время говорила, что толстая и муж ее разлюбит. Семеро детей и впрямь отразились на фигуре, но я бы с радостью поменялась с ней местами — уж лучше иметь пышную грудь и округлые бедра, чем ничего. И у сестры было красивое лицо, овальное, с нежным румянцем и открытой улыбкой, от которой на душе становилось теплее.

Несмотря на это, пребывание в замке стало настоящим праздником. Пусть мне не разрешалось уходить далеко от своей комнаты, чтобы не попасться на глаза посетителям брата, зато было весело и много еды. Мягкая постель, горячая ванна, но главной радостью стали племянники. Я проводила с ними каждую свободную минуту, бегала по коридорам и визжала, как дикарка. Не слишком культурно, но мне хотелось заполнить пустоту, которая разверзлась после долгих лет.

Этого не удавалось из-за Годфри и Герберта — старших мальчиков, которые уже достаточно выросли, чтобы осознать мое положение. Я с мольбой смотрела в их красивые, как у отца, лица, но видела только холодность. Когда-то мы любили друг друга, а теперь отдалились. Было больно, что только подогревало желание все исправить.

Мечтать о лучшей жизни оказалось проще, чем идти к ней. Жутко не хотелось покидать уютный замок, но выбора не оставалось. Хоть я и отправлялась на праздник, вокруг шеи будто затягивалась удавка. Внутренности сжимались, когда на рассвете пятого дня мы с братом и слугами выехали за ворота замка. Лорд и Тон-Тон скакали верхом, а я была в карете вместе с Ловиз — камеристкой сестры, которую она отправила со мной.