Белый, красный, черный, серый

– Так нет же, думаем в своей гордыне – мол, так я важен высшему порядку, что он из космоса следит за мной во все глаза! Да кому ты интересен. Вон, хозяйственные бонзы даже придумали водопроводные сортиры, где ты можешь легально укрыться от Спутника – лишь бы не возникал по пустякам на экране КМ. Так устроено по плану. Здесь можно находиться одному – ну, не тащить же всякий раз в нужник с собой еще двоих? А вдруг вихлец, чревной запор, окорм, ночница, месячница, рвота, недержанье? Да мало ли… Вот потому и заложили в план строительства особый пункт – сортир с непроницаемыми для сигнала стенами и потолками. Чтобы светляк не пищал всякий раз, как человек отходит в зону канализации, не отвлекал сотрудника ДБ от дела. Конечно, риск. Конечно, попущение. Конечно, можно бы горшками все решить, а то и земляными дырками, выгребными ямами – но мы ж не дикие какие племена, что носятся за Великим Окладом во зле и мраке и тонут в нечистотах. Гигиена. И казна, опять же. Все, что соборно, скрепно и водопроводно – то казне во благо. Так нас учит Государь.

– Вы говорите, как он, – кашлянул Леднев. – В том же темпе и ритме.

– Ох, правда? – испуганно спохватилась она. – Я сама не замечаю, как начинаю говорить Его словами… Все мы этим грешим, конечно – вольно нам, а все-таки нельзя: когда суесловие рядится в Государевый глагол, так и до кощунства недалеко. Иное дело – наизустные цитаты… Но поймите, я так увлеклась воспоминаниями! Такая ностальгия…

– Хотите вернуться? – спросил Леднев иронично.

– Нет-нет, – вздрогнула она и покосилась на него с опаской. – Это я так… Несу какой-то вздор. Да вы же и сами знаете, что это невозможно. Паша сказал однажды, что все мы здесь – как засекреченные объекты. Отсюда никто не попадает туда.

– Как знать, как знать. Может, и попадает. Просто не совсем туда. Говорят, впавших в немилость москвичей высылают в зону грязи без-водопроводной, в какой-нибудь лагерь номер ноль-ноль-пять для бывших, на краю света. Зато снова – светляк в голову и никакого одиночества.

– Да, – прошептала она. – Да.

И внезапно засобиралась:

– Я, наверное, пойду.

– Конечно-конечно, – пробормотал Леднев.

У двери обернулась:

– Так вы считаете, мне не нужна эта операция?

Леднев принял строгий вид.

– Не в моих интересах вас отговаривать, но – да, я так считаю. Любая операция содержит долю риска, а в вашем случае оно того не стоит. – Он помедлил и с глумливым удовольствием добавил: – А учитывая эти ваши дурные предзнаменования…

– Да, да… – взволновалась она. – Дурные предзнаменования… И это я ведь еще вам про свои сны не рассказала!

– Могу себе представить.

– Не можете. Впрочем… Ладно. Что ж… Значит, в пятницу мне не приходить?

– Да, сударыня. Приходите лет через десять.

– Но… Что же мне сказать Паше?

Леднев подумал.

– Скажите ему, что операция состоялась. И в доказательство попробуйте извлечь на свет ту девушку-снайпера, в которую он до сих пор влюблен.

– Обмануть?! – глаза ее оживленно загорелись.

– Попробуйте, – Леднев подмигнул ей. – Дерзайте. Он и сам будет рад обмануться.

– А как же деньги? Он увидит, что операция не оплачена…

– Оплачена. Мы примем оплату – и зачислим эти деньги в счет будущей операции. Если вы не против, конечно. Имейте в виду, через десять лет ваш вклад будет автоматически индексирован, и вы ничего не потеряете.

– А это не противозаконно?

– Мы с вами ведем разговор с открытыми линзами, кабинет прослушивается. Я похож, по-вашему, на самоубийцу? Обмануть мужа – даже если он генерал армии – можно вполне законным путем. Если, конечно, обман во благо, а не во вред семье и государству. Вы его обманете во благо семьи, мы – во благо государства. Эти деньги ведь не будут лежать просто так все это время, они пойдут на пользу Родине. Так что… Считайте, что вы на особом задании. Справитесь?

– Так точно, – она с отмашкой взяла под козырек, и он вдруг отчетливо увидел снайперскую винтовку у нее за плечом, а на груди – бусы из клыков врага – сорок восемь армейских жетонов.

24. Поцелуй

Я боялась, что начнутся расспросы о спевке – как там, что – и придется врать и выкручиваться. Но школа была погружена в приготовления к Пасхе. За праздничными хлопотами никому до меня не было дела, да и мне до самой себя тоже: сразу как вошла – беги работай.