Белый, красный, черный, серый

Ментор горестно вздохнул.

– Ладно. Это неважно. Важно, что его вину не докажут. И еще привлекут тебя за клевету. И опять ты будешь виновата. А клевета по шариату – тяжкое преступление.

– Это не клевета. Я говорю правду.

– Правда ничего не значит, если она выглядит как ложь. А знаешь, почему она так выглядит? Во-первых – светляки, мы уже говорили об этом. А во-вторых – медицинское заключение. В котором сказано, что признаков насилия нет. Это значит: у тебя была добровольная связь.

– Он угрожал мне.

Ментор закатил глаза.

– Он сказал, что убьет меня, вырежет из моей головы светляка, и труп никто никогда не найдет.

– И ты поверила?

– Он сказал: я убил уже несколько таких шлюх. Он маньяк.

Юрочка насмешливо пробормотал:

– Да-да. А еще он сказал, что он инопланетянин и убил своих гнездовых родителей по заданию галактической разведки.

Ментор благодарно кивнул ему.

– Маньяк, значит, – вздохнул он терпеливо. – Тогда почему он не убил тебя?

– Не знаю. Откуда мне знать? Я была раздета… Избита… Я ничего не понимала… Мне было страшно… Стыдно… Я просто… просто…

Она разрыдалась.

– Вот видишь, – мягко сказал Ментор, – как все это тяжело и противно обсуждать. Ты уже натерпелась. Зачем умножать страдания? Зачем выносить сор из избы? Не надо. Всем будет лучше – и нам, и тебе… Отзови обвинения – и дело с концом. Убережешь себя от шариатского суда. Школу – от позорной тяжбы. Родителей своих – от горя. Тебя ведь любят родители? Отец тебя балует, каково ему будет, а? Ты подумала об этом?

Ментор вдруг, как фокусник, выдернул из-за пазухи ее легендарный сказочно-алый хиджаб, струящийся, невесомый, воздушный, будто лента облака на закате.

– Ольга Марковна разрешила тебе его носить. Он будет дожидаться тебя в твоей комнате. Возвращайся к нам. Представь, ты вернешься, откроешь свою тумбочку – а он там лежит. Подарок твоего любящего отца. Кто еще дарит своим дочерям такие подарки? Ты ведь не хочешь сделать ему больно?

Все ее черты по-детски вытянулись и задрожали, из глаз покатились слезы. Рита в одно мгновение сломалась.

– Ну вот, ну вот… – приговаривал Ментор. – Давай сделаем вид, что ничего из того, что ты рассказала, не было… Тише, тише! Я не говорю, что ты врешь! Я говорю, что нет доказательств. Есть только один точно установленный факт – ты по какой-то причине оказалась тем вечером в зоне одиночества. Все. Это не бог весть какой криминал. Тебя слегка накажут, самое большее, что тебе грозит, – одиночная камера дней на двадцать. Лечение подобного подобным.

Рита поникла и только вздрагивала от беззвучных рыданий.

– За что ее наказывать? – не выдержала я. – Это несправедливо. Можно же легко проверить, кто тут врет. Пусть нас всех допросят под сывороткой правды.

Рита перестала плакать и с надеждой посмотрела на Ментора. Но тот досадливо отмахнулся:

– Дети, дети! Сыворотка правды – очень дорогое удовольствие и применяется только к государственным преступникам.

– А по телеку говорят, что дешевое, – сказала я.

Ментор рассердился:

– Уж ты хотя бы молчи, Дерюгина. Не умничай. Дешевое по сравнению с другими видами допроса при расследований тяжких преступлений против основ Государства. Главное слово здесь «преступления против основ Государства». К нам не относится. Значит, так… Короче, Гамаюн… Рита. Дорогая. Я твой воспитатель, я много лет опекал тебя, заботился, я болею за тебя всей душой… Поверь… Послушай моего доброго совета. Это дело лучше замять, признай свою вину одиночества и…

– Здесь нет моей вины! – отчаянно закричала она. – Я что, по своей воле оказалась в ЗОДе?! Я была без сознания! Эти гады!.. А потом… Потом… Этот мерзкий Воропай… Эта тварь ползучая, холодная, злобная, бесовская личина! Он бы убил меня, я знаю… Он… Он… Не человек, он не человек!

Рита выглядела страшно, она плакала, смеялась и кричала одновременно. Охранницы держали ее.

– Это какое-то… кликушество уже, – пробормотал Юрочка.

Замечание не укрылось от ее чуткого слуха.

– А ты… – она ткнула в него пальцем. – Ты такой же! Только хуже! И гаже! Иуда… Никогда не прощу, никогда!

– Опомнись, Рита. Ты не Иисус Христос, – надменный голос его дрогнул.

– Да! Но когда я пред Ним предстану, я попрошу, чтобы всех вас поджарили в одной сковородке!

– Гамаюн! – закричал Ментор и застучал невидимой указкой.

Но ее было не унять.

– Твари! Сволочи! Я там валялась одна… Как падаль в канаве… Как падаль! А теперь мне шьют одиночество?! Нахрен мне не сдалось это ваше долбаное одиночество! Двадцать дней! Двадцать долбаных дней карцера! Да я там, блядь, с ума сойду! Я не вынесу, я не хочу, не могу быть одна… Суки!.. Лучше бы я сдохла в том овраге!..

Ее увели. Последние слова она выкрикивала уже за дверью камеры свиданий.

– Ну, и что с ней делать? – развел руками Ментор, когда мы вышли из тюрьмы.

– Ее нужно на психиатрическое освидетельствование, – сказал Юрочка. – Она безумна.

Ментор посмотрел на него просветленными глазами.

– А ведь ты прав! Да, Юра! Да. Это выход. Да… И вообще, ты держался молодцом… Кремень! Учись, Дерюгина! Вот как надо работать.

– Что значит работать?

– Значит помогать следствию, а не мешать ему.