Белый, красный, черный, серый

– Погодите, – Леднев замахал руками. – Какой муж? Нет пока никакого мужа! И вероятность замужества для нее ничтожно мала. Ее ведь подозревают в поджоге храма? РЕВ подтверждает, что она виновна. Значит, ее должны казнить. Видите, какой парадокс? Если препарат РЕВ работает именно так, как вы говорите, – ее должны одновременно и казнить, и выдать замуж. Это нелепо, – Леднев рассмеялся. – Теоретически, конечно, можно допустить, что в результате какого-то невероятного стечения обстоятельств она окажется на свободе, встретит там своего искалеченного возлюбленного… которого она, кстати, не узнаёт в своих воспоминаниях о будущем, вы заметили? Постылый муж-калека и Тимур – два разных человека для нее… – Он на секунду задумался, усмехнулся. – Интересный момент, не находите? Сам этот сбой показывает, что даже если память о будущем и существует, она такая же дырявая и проштопанная ловами, как память о прошлом.

Рыбкин молчал.

– А во-вторых? – наконец произнес он потухшим голосом.

– Что во-вторых?

– Ну, вы сказали «во-первых»…

– Ах, да. Во-вторых – она, возможно, и видит что-то там впереди. Но кто сказал, что она видит это благодаря нашему препарату, а не… допустим, сама по себе?

– Думаете, она ведьма? Но это… ненаучно, – неуверенно возразил Рыбкин.

– Ненаучно, мой друг, ваше пылкое желание натянуть факты на этот ваш… – он покрутил пальцами в воздухе, – универсум. Вы поддались мечте – и пытаетесь верифицировать свою идею фикс подбором фактов, ее подтверждающих. А следует поступать ровно наоборот – вспомните критерий Поппера. Давайте-ка попробуем вообразить мысленный эксперимент, который мог бы опрове…

Он замер на полуслове, внезапно осененный.

– Алло! Алло! – взволновался Рыбкин.

– Да-да… Я вам перезвоню, – пробормотал рассеянно Леднев и отключил связь.

Он все еще стоял у окна – и сквозь мутные стекла видел огненные ягоды шиповника на тротуаре. Откуда-то нарастал, словно пробиваясь из реальности в сон, напористый гул воды. Кран! Он так и не закрыл кран. Леднев бросился на кухню. Кран бил прозрачной ровной струей, поднимая облако сверкающих брызг. Он схватил стакан, подставил под струю и, набрав до краев, жадно клацая кадыком, с наслаждением напился.

– Можно жить, – повторил он слова Дурмана и вдруг остро, как в катастрофе, почувствовал себя живым.

Странно: всего лишь несколько часов назад, сегодня утром, он перебирал дорогие костюмы и туфли… Леднев прощально погладил себя по рукаву – ткань ласкалась к пальцам. А все-таки хорошо, что взял викунью. И эти туфли. Он полюбовался на элегантную, безупречной формы колодку, на мягкую кожу, которая облегала ступню как родная… Да, пусть это и глупо. А что ни говори, в красивых туфлях и помирать веселей.

Леднев с холодной печалью осознал, что сегодня его ликвидируют в любом случае: если РЕВ-препарат эффективен как средство идеальной памяти – то, кроме формулы «Кощеевой иглы», нейрограмма заодно выдаст комитетчикам все крамольное содержание его головы, и его казнят как врага. Если же РЕВ-препарат окажется неэффективным и комитетчики не получат формулы – это приговор ему как ученому, и его казнят как мошенника. А учитывая то, что он видел сегодня в кремлевском бункере – его еще и дополнительно казнят – как свидетеля.

Однако я могу спасти эту девочку. Зачем? Что мне до нее? Почему? А потому что… могу. И потому что это красиво. Потому что это красиво. Дмитрий Антонович невольно улыбнулся.

– Вижу, вы в хорошем расположении духа? Ну, вот и ладненько, – Дурман появился, как всегда, бесшумно и невесть откуда. Вероятно, где-то в квартире есть потайная дверь, соединяющая ее с другим помещением.

– У меня отчет готов, – сказал Леднев.

– Прекрасно! – следователь живо огляделся. – И где же он?

– Он умещается в три кратких слова.

Дурман нахмурился и, шумно вздохнув, упал в кресло.

– Вы… Вы просто какой-то… несносный ребенок. Еще язык покажите.

– Стойте-стойте, вы, кажется, не так меня поняли, – простодушно рассмеялся Леднев. – Три слова – это не то, что вы подумали! Это – «я не знаю». Я не знаю! Вот и весь отчет. Надеюсь, Сократ разделит мою скорбь, когда я встречусь с ним в первом круге ада.

– Это неправославный ад. Духовно нам чуждый. Так что не надейтесь, – проворчал Дурман. – Мы вам обеспечим наш родной сермяжный ад. Если вы не перестанете кривляться.