Белый, красный, черный, серый

Меня и Риту хватают под локти и выволакивают на середину полянки, Рита вырывается и бежит по кругу под смех зрителей – со связанными за спиной руками похожая на курицу. «Цып-цып-цып! Цып-цып-цып!» – кричат со всех сторон, она мечется и петляет, Цыганок с Самойловым носятся за ней, растопырив руки. Наконец словили, ведут обратно.

– Привяжите их к пожарному гидранту, чтоб не разбегались! – предлагает кто-то.

Все находят идею разумной. Нас тащат через крапиву к красному столбу гидранта… Когда же все это кончится…

– Так, – говорит Юрочка. – Все готово? Давайте уже закончим это.

– Давай, давай! – кричат из толпы. – А то на обед опоздаем!

Он обводит всех задумчиво-любопытным взглядом.

– Ну, что ж. Пусть тот, кто без греха, первый бросит в них камень.

Все приходят в замешательство. «Что он сказал?» – «Уши прочисти, что. Пусть бросит, сказал». – «Камень! А у меня вон, кирпич!» – «Сам ты кирпич, мудило». – «Так надо ж камень». – «Вот же тупое существо, лютик ты ползучий. Это ж фигурально! Метафора! А так-то бросай чо хошь». – «Значит, можно кирпич?» – «Да хоть гайку от болта. Бросай и не выпендривайся» – «Сам бросай, умник». – «Я с грехом, а первый надо чтоб без греха». – «А кто без греха?». «Левицкая! Левицкая у нас без греха!». – «Точно. Ирка-святоша. Пусть она бросит первая». – «Левицкая, бросай!».

Левицкую выталкивают вперед. Ира стоит, опустив глаза, переминается.

– Вы ошибаетесь. Я очень грешна, – лепечет она. – У меня помарки в дневнике. Я постель вчера невовремя убрала…

– Знаем-знаем, кончай тупить, это не считается! Не ломайся! Ты всех задерживаешь! Люди ждут! Вечно ты всех маринуешь! Давай уже! А то выдумала, помарки!..

Ира послушно вздыхает. Заносит над головой камень и, поведя слабой рукой, бросает неловко. Камень пролетает мимо и с тихим шурхом падает где-то в кустах.

– Мазила! – выступает вперед Гольцева. – Учись, как надо.

Она сосредоточенно прицеливается, переходит с одного места на другое, да когда же это кончится, снова прицеливается – видно, не может решить в кого – в меня или в Риту. Выбирает. Выбрала. Все, конец, слава богу. Последнее, что я вижу, – камень, который, очень медленно и красиво вращаясь в воздухе, летит мне в лицо. Удар – и звезды. Сверкающие россыпи звезд.

45. Четыре всадника

– Дмитрий Антоныч, связь прервалась, я не договорил. Алло, алло!

– Да, мой друг, я вас слушаю.

Он стоял у окна. Краска на подоконнике и рамах была растресканной и местами облупилась, обнажив трухлявое дерево. В зазоре между оконными рамами лежала черная пыль и невесомые, высохшие мухи в паутине. Сквозь давно не мытое, покрытое белесыми плевочками стекло он смотрел на двор, удивительно похожий на двор его советского детства. Разбитый асфальт, расчерченный мелом на классики; голубой запорожец на кирпичах; детская площадка с песочницей, качелями-весами и железной горкой, под которой зияла вечная лужица в ямке. Лысый газон, протоптанный стихийно в разных направлениях. Тротуар, как всегда в сентябре, засыпан ярко-алыми ягодами шиповника. Все именно так, как он помнил. Только вот… Ни одной раздавленной ягоды на земле. Ни души во дворе. Ни звука.

Сейчас он слышал лишь чихание водопроводного крана, который, по совету Дурмана, оставил открытым, чтобы стекла ржавчина. И голос Рыбкина.

– Я выяснил кое-что любопытное, – возбужденно говорил Рыбкин. – О судьбе этого юноши, Тимура Верясова. Помните, мы говорили? Так вот. В мае его призвали в армию, он попал в воинскую часть Смоленского гарнизона и после трех месяцев учебки был направлен в район активных боевых действий. В первом же бою тяжело ранен – а теперь внимание: травматическая ампутация обеих ног и многочисленные осколочные ранения, в результате которых были частично утрачены кости и ткани лица и полностью – органы зрения. Сейчас он находится в госпитале… – Рыбкин сделал драматическую паузу. – Профессор! Вы понимаете, что это значит?

– Ну, говорите уже, не тяните.

– Точка универсума! Вы создали препарат абсолютной памяти! Наш РЕВ не просто работает – а работает на том уровне, куда не поднималась еще ни медицина, ни вообще человеческое сознание! Вы гений, вы открыли дверь памяти не только в прошлое – но и в будущее!

– Иван Семеныч, дорогой. Ради бога, успокойтесь наконец и объясните: откуда такой смелый вывод?

– Ну, как же? Все сходится! Все – до деталей! Все как она и увидела под нашим препаратом: муж – калека-солдат, без ног, без лица… И заметьте – это не складка ретроспективной памяти, девочка ниоткуда не могла об этом знать и помнить.