— Слушай ты, Косица! Говори, да не заговаривайся! — взрывается гневом прокуренный, хрипловатый бас. — Артем, конечно, не святой, но пришивать ему бог знает что… Я не позволю порочить этого человека! Тем более за глаза! Это подло!
— Подло? Почему подло?.. Будь он сейчас тут, я бы в глаза ему выложил все, что о нем думаю. Потому что надоело мне бесцельно шастать по чащам! И не мне одному. Если и дальше так пойдет…
Говоривший осекся.
— Ну, чего же замолк? Говори, коли такой смелый.
— Ты не поп, а я тут не на исповеди, чтобы душу выворачивать. Но коли уж на то пошло, могу сказать: мы не отсиживаться в лес пришли! Не знаю, кто как, а я пришел сюда, чтобы громить фашистское отродье. И если кому-то с такими, как я, не по пути… Мы в примаки к Тарану не набивались, с Тараном нас никто не сватал, нам и разводиться не нужно. Разойдемся, будто и не сходились!..
«Разойдемся, будто и не сходились!.. Разойдемся, будто и не сходились!..» Как кузнечные молотки, гулко стучат эти слова у Артема в висках, от них трещит, раскалывается голова. «Разойдемся, будто и не сходились!..» Значит, над отрядом нависла опасность. И самым скверным было то, что она нагрянула оттуда, откуда ее Артем менее всего ожидал. Правда, он уже не раз замечал, как Одарчукова вольница украдкой косится на него, но мало придавал этому значения. Не на крестины же собрались, при чем тут взаимные симпатии или антипатии? А оказалось, одарчуковцы уже давно замыслили расколоть отряд.
«Им, видите ли, не по вкусу бродить по лесам… А кому это по вкусу? Конечно, устроить несколько фейерверков намного легче, чем поднять народ на борьбу. К тому же разве не ясно, что подобные фейерверки только на руку врагу? Разрозненные, малочисленные, плохо вооруженные группки вчерашних подпольщиков вряд ли в состоянии нанести серьезные удары по оккупантам, а вот стать сравнительно легкой их добычей, несомненно, могли. Как не понимает этого Ефрем? Пусть бы горячие головы молодых кружились от мелких успехов, но ведь Ефрем?.. Ефрем обязан это понимать. А он…» И вдруг Артема пронзила зловещая догадка. По своей натуре Артем был человеком искренним, откровенно ненавидел недоверчивых и подозрительных, однако сейчас, как ни старался, не мог избавиться от мысли: случайно ли главный каратель ускользнул из Ефремовых рук? Почему Ефрем сразу же не поднял тревогу, а сначала прикончил в коридоре безоружных пленных? Почему забрал с собой только старых дружков?..
Он еще не успел ответить самому себе на эти вопросы, а уже тучей наплывали новые и новые. Настоящий ливень вопросов! В отчаянии закрыл глаза, стиснул пальцами виски и с болезненной поспешностью стал перебирать в памяти утренние события. Вот перед ним свежая братская могила… Скорбная толпа крестьян… Партизаны с поднятыми над головами винтовками… Потом возник школьный коридор, заваленный трупами предателей. Как наяву, увидел Артем напрягшегося, точно перед прыжком, Одарчука с упертым в живот автоматом. Бледное, перекошенное яростью лицо, намертво стиснутые губы, набухшие кровью глаза. Тогда в поведении Ефрема ничто не показалось Артему подозрительным… А сейчас…
Под телегами, как и прежде, продолжалась приглушенная словесная перестрелка, но до сознания Артема уже мало что доходило. Неизвестно, сколько бы он вот так лежал с закрытыми глазами, если бы вдруг не донесся крик:
— Комиссара! Немедленно комиссара!..
Вскочил на ноги и сразу же увидел простоволосого Ксендза, продиравшегося сквозь кусты шиповника к телегам с пучком бумаг в поднятой над головой руке.
— Что случилось?
— Невероятное, комиссар!
Крик Ксендза поднял на ноги всех. Взгляд на Ксендза, взгляд на Артема — и глаза в землю: выходит, комиссар был рядом и слышал их разговор! На суровых лицах блуждали растерянность, стыд, раскаянье…
— В чем дело, товарищ Сосновский? — Артем взял Ксендза под руку и, слегка подталкивая, повел в глубь леса, подальше от людей.
— Только что перечитывал документацию… Ту, что захватили в школе. Знаете, кого мы там сцапали? Невероятно, просто невероятно! Вот — пожалуйста! — и ткнул Артему под нос жесткие листы, разукрашенные красными печатями с орлами. — Тут сказано, что предводителем в батальоне особого назначения был… Кто бы вы думаете?
— Да говори уж!..
— Родной братец нашего Одарчука. Иннокентий!
— Что?! Ты понимаешь, что говоришь?
— Извини, комиссар, но я не люблю гадать. Для меня главное — факты. А их, как видишь, совершенно достаточно, чтобы сделать определенные выводы…