Неожиданно вспомнилось, как недавно, вернувшись с рынка, Олина сказала, что видела Володю Синицу. Иван еще тогда решил встретиться с Володей, но до поры до времени не осуществлял своего намерения, побаиваясь, как бы Омельян не выследил их. И вот сейчас он решил пойти к Синице.
Гроза начала утихать, когда Иван, вымокший до последней нитки, притащился на Борщаговку. Помотавшись по узеньким немощеным улочкам, остановился возле одноэтажного дома под раскидистым могучим дубом. Он был здесь один раз, осенью прошлого года, однако не сомневался, что попал точно по адресу. Проворно открыл калитку, поднялся на крыльцо. И тут его словно подменили — решительность растаяла, как утренний туман под солнцем, в голове пронеслось: «А что, если Володи нет дома? Перебрался на другую квартиру или выехал из города? Слышал же он о многочисленных провалах…»
Неуверенно, с недобрым предчувствием постучал в дверь. Тихо. Постучал еще. И снова никто не отозвался.
«Значит, его нет, — решил Иван. — А родня?.. Должен же хоть кто-то из его родных остаться!»
Забарабанил в дверь посильнее.
— Кто там? — послышалось из сеней.
— Откройте!
— Что надо?
Иван узнал голос Володиной матери, и на душе отлегло. Прошептал:
— Мне надо Володю видеть. Немедленно!
— Его нет.
— Да это же я, Иван Кушниренко, товарищ его. Не бойтесь! — горячо зашептал, прислонившись щекой к мокрой двери, хотя и понимал: не проймут Синичиху его заклинания. Пожалуй, придется применить хитрость: — Мне нужно предупредить Володю об опасности.
Это подействовало. Дверь отворилась — Иван очутился лицом к лицу с женщиной в белом.
— Простите, что беспокою среди ночи…
— Но зачем же стучать так громко? Весь околоток, верно, поднял.
— Виноват. Но мне бы побыстрей увидеть Володю… — и, не ожидая приглашения, шагнул в сени.
— Говори мне, что нужно, Володи нет.
Иван не верил. Если бы Володи не было дома, зачем бы ей волноваться?
— Простите, но вам не могу. Только ему лично должен передать приказ подпольного горкома, — соврал Иван.
Гнетущая пауза. Но вот скрипнула дверца на чердак и кто-то стал спускаться по лестнице. Через минуту рядом с Иваном оказался Володя.
— Это ты? — наклонившись к гостю, воскликнул он с удивлением и даже со страхом. — Заходи…
Синичиха зажгла и поставила на пол под столом крохотный каганчик, а сама отошла к кровати и застыла.
— Я слушаю, — холодно сказал Володя.
— У меня очень важный разговор, — кивнул Иван многозначительно на Володину мать.
— Мама нам не помешает. Можешь говорить при ней.
Иван понимал — Володя явно не хочет оставаться с ним с глазу на глаз. Но это его не обеспокоило. После такого разгула гестапо в Киеве родного отца станешь остерегаться, не то что знакомого. А у них с Синицей знакомство, можно сказать, соломенное.
— Ты знаешь, что творится в городе?
— Сообщи.
— Подполье почти все арестовано. Большинство райкомов разгромлено, основные наши кадры схвачены гестапо, и многие уже расстреляны. Горком партии решил: всем, кто еще уцелел, немедленно выходить в леса… Скольким товарищам из твоей группы удалось избежать провала? Со всеми ли ты поддерживаешь связь?
Володя вместо ответа спросил:
— А кому, позволь узнать, поручено выводить остатки уцелевших ячеек в леса? Не тебе ли?
— Да, именно мне.
— Чем ты можешь засвидетельствовать свои полномочия?
Это была уже не просто настороженность, а открытое недоверие. «Наверное, он прослышал что-то о моем аресте… Мог же кто-нибудь вырваться из гестапо и наболтать!» Иван почувствовал, как гулко застучало в висках. Чтобы не выдать волнения, он повысил голос:
— Ты что? Разве не знаешь, кто я? Или, может, потребуешь предъявить тебе мандат подпольного горкома?
— Позволь узнать, когда принято такое решение? — Синица не обратил никакого внимания на возмущение Ивана. Насупленный, худой, с наголо остриженной головой, он стоял посреди комнаты на широко расставленных ногах, заложив руки за спину.
— На последнем заседании, — уклонился Иван от конкретного ответа.
— Значит, с тех пор прошло по меньшей мере с месяц?.. — Володя проявлял немалую осведомленность в горкомовских делах. — Почему же ты только сегодня пришел ко мне? Где ты все это время находился?
Было ясно: Синица не подчинится никаким приказам, пока не убедится, что он, Кушниренко, не провокатор (а наверное, так окрестили его неведомые шептуны!), а все тот же пламенный, щедрый на звонкую фразу студенческий трибун, каким его знали до войны. Но попробуй убедить словами того, кто уже не раз чувствовал на себе студеное дыхание смерти! Тут нужны особо веские аргументы. И Иван попытался их привести.
— Где я был? Могу показать! — И, рванув на себе сорочку, резко повернулся к Володе голой спиной, на которой темнело множество темно-синих рубцов после памятного допроса в нижнем ярусе гестаповской морильни. — Вот где я был!
Синичиха невольно вскрикнула, а настороженный до этого Володя подбежал к ночному гостю, схватил за плечи:
— Прости, Вань… Дурень я — вот кто! Как мог подумать… Мама, вы бы чаю согрели, он ведь промок весь… — а сам бросился к шкафу.