Дорогая Астрид!
Браво! Хотя твое письмо как стихотворение и оставляет желать лучшего, по крайней мере, в нем видна искра, проблеск огня, обладательницей которого я тебя никогда не считала. Но ты не можешь так легко от меня освободиться, отрезать все связи. Я живу в тебе, в твоих костях и коже, в прихотливых извивах твоих мыслей. Это я сделала тебя такой, какая ты есть. Я сформировала твои чувства и настроения, кровь у тебя в жилах шепчет мое имя. Даже бунтуя, ты все равно остаешься моей.
Ты требуешь от меня стыда и раскаяния? Зачем тебе нужно, чтобы я стала мельче, чем есть на самом деле? Так тебе проще отделаться от меня? Лучше считай, что я выше гротеска, что я живу мифологическими фантазиями.
Я больше не в изоляторе — спасибо за беспокойство. В камере меня ждало, помимо прочих посланий, письмо из «Харпер'з Базар». Сплошные восхваления — «неоткрытый талант!», «тюремная Сильвия Плат!» (хотя я никогда не собиралась накладывать на себя руки и ни разу не была в роли новоиспеченной поэтессы-вундеркинда).
Глупо так сразу отказываться от меня, Астрид. Я кое-кому интересна. Я не вечная узница этого бетонного замка, не Железная Маска, Миллениум на дворе, все может случиться. Если нужно попасть за решетку по несправедливому приговору, чтобы тебя заметили в «Харпер'з»… это почти наверняка стоит того. Учитывая, что, когда я была на свободе, даже письменный отказ из какого-нибудь журнала «Собачья жизнь» был удачей.
Они взяли большое стихотворение на птичью тему — о тюремных воронах, перелетных гусях, я даже голубей описала, помнишь их? Голубей на Сент-Эндрю-плейс. Конечно, помнишь, ты ничего не забываешь. Ты боялась разрушенной голубятни, не хотела идти, пока я не пошумела палкой в зарослях плюща, пугая змей.
Ты всегда боялась сломанных вещей, разрушенных зданий. Потом я узнала, что голуби возвращаются туда, хотя проволочная сетка уже давно развалилась и туда может войти кто угодно, что, по-моему, гораздо больший повод для беспокойства.
Ты хочешь вычеркнуть меня из своей жизни? Попробуй. Только прежде чем пилить доску, на которой стоишь, разберись, какой ее конец прибит к корабельному борту.
Я-то переживу, а ты? У меня есть последователи, я зову их своими детьми. Юные творческие личности с пирсингом в носу и восхищением в глазах, совершающие сюда паломничество из Фонтаны и Лонг-Бич, Сономы и Сан-Бернардино. Приезжают даже из такой дали, как Ванкувер. И, если можно так сказать, они мне гораздо больше по вкусу, чем изнеженные актрисы с брильянтами в два карата на обручальных кольцах. Мои поклонники создают сеть феминисток, лесбиянок, сторонниц Викки,[61] и устроителей перформансов по всему западному побережью, нечто вроде подпольной пропаганды матриархата, превращения его в культ. Они готовы помочь мне чем только могут, простить мне все на свете. А ты?
Твоя любящая мать, Постоянно Мастурбирующая Белая Ворона.
P. S. У меня есть для тебя сюрприз. Я только что познакомилась со своим новым адвокатом, Сьюзен Д. Вэлерис. Узнаешь имя? Защитница осужденных женщин? Та самая, в черных кудряшках, с яркими губами и зубами, как у клацающей заводной челюсти. Она решила сыграть на моем мученичестве. Я не пожалела деталей — для любого адвоката больше чем достаточно.
