Юную женщину согревал и обильный снег, наполовину засыпавший их ледяную хижину. За ночь небеса низверглись на землю, все созвездия, все звезды до единой. До нее донесся едва слышный вздох, — первый звук, который издала вселенная при рождении.
Когда настало утро, их покрывал иней и мучил голод; однако пришлось довольствоваться питьем. Чтобы добыть воду, они собирали целые галактики белоснежных звезд, и пили, когда те таяли. Пробившись сквозь сугробы, почти завалившие за ночь вход, они ахнули. Внизу землю полностью накрыл снег. Даже озеро сковал лед. Лишь кое-где проглядывал темно-зеленый покров пихт и сосен. Отель растворился в воцарившейся белизне. В том месте, где он, по их расчетам, должен был стоять, виднелись лишь глубокие сугробы.
«Надо найти способ возвратиться», — произнес он полным безнадежности голосом.
«Ты сам знаешь, что это невозможно», — отозвалась женщина. — «Нельзя вернуться в прошлое, да и зачем? Помнишь, что сказала монахиня: греха нет».
Юноша не ответил, лишь коснулся аккуратно подстриженных усиков, словно убеждаясь в том, что еще существует, и, с трудом пробиваясь сквозь снег, пошел вперед. Когда облака разошлись и выглянуло солнце, они приободрились. Трудный путь расшевелил их; кожу пощипывало, тело пронизывали энергия и теплота. Лед на озере треснул, льдины постепенно растворялись в голубой воде. Слышалось пение птиц. Шипя, снег сползал со шпиля церкви, и следя за этим ориентиром, они без особого труда отыскали путь. Между обсерваторией и церковью располагалась площадка для отдыха с деревянной скамейкой и телескопом, чтобы наблюдать за альпинистами, облюбовавшими отвесную скалу напротив.
Они сели и, празднуя возвращение, обменялись поцелуями. День был ясным; растаявший снег тысячами ручейков стекал в озеро, на небе уже не виднелось ни единого облака. Но белый отель оставался незаметным.
Юноша поднялся и подошел к телескопу. Направил его туда, где должен находиться отель, и когда груда снега упала на балкон, увидел окно их комнаты. Четко различались слова, — строки из стихотворения Гейне, — которые она, перед тем, как уйти, вывела на стекле пальцем и своим дыханием. Он позвал возлюбленную. За окном можно было разглядеть мужские щетки для волос, поднос с чашками, неубранную постель, и она облегченно улыбнулась. Следовало объяснить горничной, откуда взялись на простыне кровавые пятна. С другой стороны, девушка наверняка уже привыкла к измятому, отмеченному подобными знаками белью — своеобразному дневнику любовной жизни постояльцев.
Она предоставила телескоп в распоряжение юноши, а тот стал поворачивать его наугад. Увидел, как ветер колышет эдельвейс на далекой горе, примерно за десять миль от них, потом нацелил трубу чуть выше озера, туда, где разлилась голубая дымка. По глазам ударил ослепительный блеск, и он отпрянул. Чуть позже снова осторожно наклонился к стеклу, вгляделся. Солнце отражалось от металлической пряжки, скрепляющей белую подтяжку корсета. В том месте резинка немного протерлась, деталь показалась ему знакомой. Вспомнив, кто носил такое белье, юноша охнул.
«Да ведь это мадам Коттин!»
Его любовница снова подошла к телескопу. На ослепительно голубом фоне выделялась бледная пухлая плоть бедра, а на ней небольшой, еще не рассосавшийся кровоподтек. Она подняла трубу повыше, и увидела искаженное страхом розовое лицо.
«Да, это Дениз», — произнесла она. Он посмотрел и улыбнулся. Рядом с их подругой по воздуху летели другие люди, но невооруженным глазом можно было разглядеть лишь вагон фуникулера, медленно ползущий по своему маршруту между двух горных пиков. Перед глазами стоял синеватый след, оставленный им на мясистой ляжке толстушки; юноша внезапно опрокинул свою любовницу на короткую мокрую траву. Неожиданный порыв страсти едва не лишил ее дыхания; она попыталась закричать, но горный воздух оказался слишком разреженным.
Когда один из кабелей, удерживавших вагон, лопнул, а они, крича, выпали из открытого верха фуникулера и полетели вниз, сын пекаря не потерял голову от страха. Он прижал к себе черного кота. Мальчик просто погладил его, остановившись на крыльце отеля, и кот последовал за ним до самого вагона, а потом запрыгнул внутрь. Теперь упругий пушистый комок возмущенно мяукал и царапался, но мальчик не выпускал его из рук.