Белый шаман

– Ну, ну, будем на «вы». Я человек добрый, сделаю, сделаю вам приятное… Итак, вернёмся к Ятчолю. Уверяю вас, имя его после этой статьи прогремит на всю Чукотку. Ведь он заговорил об очень тонких, деликатных вещах. Представляется образ чукчи сегодняшнего… Ну если не сегодняшнего, то завтрашнего. Возможно, Коробов его немножко поднял, преломил, так сказать, через свою мечту. Однако важен пример…

Заметив, что Медведеву слушать всё это невыносимо, Величко поскучнел, а затем и рассердился.

– Ну вот что, Артём Петрович, вы знаете мою деликатность… Я не однажды проявлял её по отношению к вам…

– О, как же, как же!

– Напрасно иронизируете. Теперь имейте в виду следующее. В третий дом войдёт не Пойгин, который, как мне известно, предпочитает ярангу, и это вполне логично, подчёркиваю… войдёт не Пойгин, а Ятчоль. И нового председателя артели придётся искать, не исключено, что пришлём со стороны…

Артём Петрович, запрокинув голову, долго смотрел в потолок, как бы в этом видел выход, чтобы зло не рассмеяться.

– Да, мы именно Ятчоля поселим в дом, хотя бы в знак благодарности вот за это! – Величко пришлёпнул растопыренной пятернёй по газете, лежавшей на столе. – Проведём это через райсовет. А ваша задача… задача работников культбазы… сделать всё возможное, чтобы этот человек тянулся к тому уровню, на каком его будут видеть чукчи других мест, полагая, что такой Ятчоль действительно уже существует. Он должен, должен быть таким! Только постарайтесь, подойдите к нему без предвзятости, по-человечески…

Артём Петрович мрачно молчал, потому что ничего, кроме негодования, не испытывал.

– Что же вы молчите?

– Вы хотите, чтобы я заговорил?

– Вы не угрожайте. Забудьте старые замашки. В конце концов, оцените факт, что я прибыл к вам на сей раз совершенно в новом качестве.

– Простите, но я посмею возразить… Коль скоро вас устраивает фикция… я вижу вас совершенно в прежнем качестве…

От пухлых щёк Величко отхлынула кровь. Он долго смотрел остро прищуренными глазами на Медведева, который повернулся к нему боком с подчёркнутым видом полнейшего пренебрежения, наконец сказал:

– Боюсь, Артём Петрович, что нам в одном районе дальше не жить…

– Меня направил сюда крайком…

– Это вам не поможет. Ну ладно, поговорили по душам, и хватит. Иногда очень полезно поставить точки над «и». Однако дела есть дела, пойдёмте посмотрим на эти дворцы…

Артём Петрович не просто встал, а вскочил, вытягивая руки по швам, издевательски изображая готовность и подобострастие.

– А вы всё такой же артист. И до чего же у вас колючий характер.

Когда проходили мимо правления артели, наткнулись на Ятчоля. Шагал он воинственно, в крайнем возбуждении, в своих «галипэ» и в засаленной телогрейке, которую подпоясал ремнём, как гимнастёрку.

– Вот ваш прославленный Ятчоль, – не просто сказал, а продекламировал Артём Петрович.

Величко вскинул руку, хотел было размашисто подать её чукче, но вдруг замер:

– Постой, постой… это что на тебе такое? – подошёл к Ятчолю, подёргал за одно из крыльев его странных штанов. – Это как понимать?

Ятчоль скособочил голову влево, потом вправо, разглядывая самого себя, наконец выпалил:

– Это русский штана… галипэ называется!

Величко чуть изогнулся, словно у него резануло живот, и так расхохотался, что стали сбегаться тынупцы.

– Галипэ! Вот это ты уморил меня, братец. Ну и учудил!.. Русская штана. – И опять зашёлся в хохоте до слёз.

Ятчоль сначала настороженно смотрел на очоча, стараясь определить, что будет потом, когда он перестанет смеяться, и вдруг тоже захохотал дурашливо.

Медведев, подчёркнуто безучастный к происходящему, наблюдал за байдарой в море: он знал, что в ней Чугунов обучает Пойгина владеть руль-мотором. «Эх, Пойгин, Пойгин, сумеешь ли выдержать эту комедию с газетой? Не сорвался бы».

– Послушайте, Артём Петрович! – с весёлым добродушием окликнул Величко Медведева. – Бросьте хмуриться. И не надо уж так жестоко презирать этого малого. – Широким жестом положил руку на плечо Ятчоля. – Ну смешон… смешон, куда денешься. Но ведь искренне тянется к новому! Неужели его галифе хуже того, что председатель колхоза колотит в бубен, плещет в море кровищу и совершает всякую прочую чертовщину.

Артём Петрович по-прежнему смотрел в море, упрямый и непримиримый в своём упорном молчании.

– Как знаете. Я подавал вам руку. В конце концов, мне надоело перед вами унижаться…

У дома, который предназначался Пойгину, скопилось много людей, была среди них и Кайти. Величко степенно обошёл вокруг дома, взобрался на крылечко и громко воскликнул:

– Здесь будет жить Ятчоль!

Кайти поднесла судорожно сжатые кулачки ко рту, чтобы не вскрикнуть: властный жест очоча в сторону двери дома, произнесённое имя Ятчоль ей всё объяснили…

В комнату Величко, отведённую ему на культбазе, вошёл Чугунов. Был он сдержан в своей мрачной решимости: дал себе наказ не проявлять её бешено, хотя внутри у него всё клокотало.

– Здравствуй, Игорь Семёнович.