Белый шаман

Пойгин откинулся на спинку стула, замер в непомерном напряжении: что бы там ни говорили, для него это была встреча с чем-то сверхъестественным… Медленно и внятно читал Артём Петрович. И по мере того как получала высказанность странная весть, якобы принадлежащая Ятчолю, Пойгин всё мучительней страдал от недоумения. И когда Медведев умолк, откладывая газету в сторону, Пойгин спросил с видом полной растерянности:

– Так Ятчоль уже научился болтать не только языком, но и немоговорящим способом? Разве мало того, что он болтает просто языком?

– Нет, Ятчоль этого не умеет.

– Но как же всё это стало газетой?

– Приехал сюда человек, умеющий делать газету, увидел Ятчоля… послушал его…

– Но разве Ятчоль мог кому-нибудь сказать, что я человек вэймэну линьё?

– Наверное, нет.

– Почему же газета утверждает это? Выходит, произошёл обман?

– Человек, делающий газету, не знал чукотского разговора, он не всё понял у Ятчоля. А Ятчоль чем-то сумел ему понравиться. И этот человек, журналист называется, поверил, что Ятчоль может тебя уважать. Поверил, что он имеет право делать тебе дружеский укор. Потом от имени Ятчоля заставил говорить об этом газету.

Пойгин во все глаза смотрел на Артёма Петровича, стараясь уразуметь непостижимое, снова взял в руки газету:

– Но почему же она стерпела обман? Почему чёрточки эти, кружочки, которые буквы называются, не разбежались в разные стороны, возмутившись обманом? Почему они не прожгли бумагу?

«Вот это вопросик!» – мысленно воскликнул Медведев и после долгой паузы ответил:

– Ты придаёшь газете сверхъестественную силу. А она лишь размышления людей. Конечно, газета, вернее, люди, делающие газету, очень стараются, чтобы не прокрался обман, чтобы размышления на бумаге помещались только самые верные и серьёзные… Но раз газету делают не сверхъестественные силы, а люди… то и ошибки бывают людскими…

Пойгин вдруг засмеялся.

– Вот это ошибка получилась у газеты! Ятчоль меня уважает. Что ж, тут можно только посмеяться. Но укоров Ятчоля я не приму. Не ему делать мне укоры…

– Будем считать, что это укоры того журналиста. Но и он… он тоже… ему надо было бы сначала пожить рядом с тобой, прежде чем судить о твоих поступках… Однако один укор ты должен стерпеть и от него…

– Какой?

– Ты должен научиться читать и писать. Всё это грамота называется.

Пойгин болезненно поморщился:

– Мне уже снится, что я эту тайну постиг. Всё надеюсь, может, во сне придёт прозрение.

Медведев улыбнулся, отчего борода его чуть-чуть раздвоилась.

– Вот о чём мне пришло в голову у тебя спросить. Сколько раз, по-твоему, нужно взмахнуть вёслами, чтобы доплыть на байдаре от Певека до Тынупа?

Пойгин недоуменно вскинул брови, мол, что за шутка? Ответил с усмешкой, как и подобает отзываться на шутку:

– Наверное, столько же, сколько на небе звёзд.

– А за один взмах вёсел не доедешь?

– Я не сверхъестественное существо.

– Вот, вот. Однако грамоту ты хочешь постигнуть, как сверхъестественное существо, в один миг, всесильным прозрением.

Пойгин засмеялся, оценив ум собеседника, сумевшего шуткой высказать очень серьёзную мысль.

– Да, пожалуй, ты прав, – с глубоким вздохом удовлетворения от сердечной и непустой беседы сказал Пойгин. – Я вздумал одним взмахом вёсел промчаться на байдаре от Певека до Тынупа. Я тебя понял. Но у меня нет лишней жизни, чтобы каждый вечер ходить в школу…

– Ты с избытком наверстаешь потраченную часть жизни, когда научишься грамоте. Поверь, тебе это совершенно необходимо… Ну а теперь давай пить чай. Я совсем забыл, что гость, возможно, мучается от жажды…

– Зато я утолил рассудок…

Кайти отпустила мужа в тундру ещё в то время, когда весь Тынуп был в глубоком сне.

– Иди, – сказала она Пойгину. – Я чувствую, тебе хочется поговорить с птицами. Только возвращайся хотя бы к времени нового сна.

Кайти не могла сказать возвращайся к вечеру, потому что в земном мире была счастливая пора круглосуточного солнца.

Пойгин закинул за плечи карабин, взял кэнунэ и подался в прибрежную тундру с мыслью посмотреть, что происходит с подкормкой песцов. У него были свои заветные места и тропы, по которым он не один раз ходил в пору возвращения песцов к своим норам. Сразу же, как только заканчивался сезон охоты на пушного зверя, он отправлялся в разведку, бродил вблизи морского побережья, по склонам холмов, по берегам рек, угадывал норы по приметам, видимым только его глазу, определял, какова будет охота следующего сезона. Он знал, насколько искусно песцы устраивают свои норы, с множеством разветвлений, входов и выходов. Опускаясь на колени возле входа в нору, он постигал тайную жизнь зверьков, возвращающихся из дальних зимних странствий в свои родные места. Песцы чистили старые норы, рыли новые; здесь переживут они свои брачные страсти, здесь родится новое потомство, отсюда в октябре – ноябре они будут готовы уйти опять далеко-далеко, если поблизости не окажется корма. Нельзя, чтобы песцы ушли. Надо сделать всё, чтобы они остались в капканах, расставленных на охотничьих угодьях артели.