Белый шаман

Об этом думал Пойгин и сегодня, блуждая по тундре, отвечая голосом гусей на их гогот, курлыканьем журавлей на их курлыканье, стоном лебедей на их стоны. Он был счастлив, что ему удалось ещё раз пережить то чувство, когда убеждаешься, что ты идёшь по тропе собственной вечности.

А солнце совершало свой круг, оглядывая земной шар со всех сторон, и, видимо, было довольно; земля живёт, земля разговаривает голосами зверей, голосами птиц, земля понимает себя и всё сущее на ней умом человека.

У озера, которое можно было назвать братом солнца – такое было оно круглое и ослепительное, – снова загоготали гуси. Пойгин долго вслушивался в их гогот, и ему казалось, что там идёт осмысленная беседа, скорей всего совет старейшин, а может, матери и отцы обучают своих детей тому, чему их никто другой не научит. Пусть разговаривают гуси, у них свои заботы, пусть им во всём сопутствует удача.

Взобравшись на горную террасу, Пойгин сел на плоский камень лицом к морю, которое было хорошо видно отсюда. И Тынуп отчётливо виден. Жилища его толпятся у моря, как стая птиц. Мираж колеблет дома, яранги, порой поднимает их над землёй, и тогда кажется, что птицы взлетают и снова садятся.

Где-то там, в одной из яранг, его Кайти. И не только Кайти, а ещё удивительно родное существо, оно было сначала Кайти и Пойгином, вернее, тем, что чувствовали они друг к другу, а потом стало крошечной девочкой Кэргыной – женщиной, сотворённой из света, – таков смысл её имени.

Пойгин хорошо различил и тот дом, в который так хотела вселиться Кайти. Он готов, давно готов, этот дом, и если бы Пойгин вовремя согласился с женой, не было бы того, что случилось вчера, когда Кайти узнала, что это уже дом Ятчоля… Горько Пойгину, мучительно стыдно Пойгину, обидно за Кайти. Почему он медлил? Бывало, подойдёт Пойгин к дому со стороны пустынного моря, чтобы никто его не увидел, прильнёт всем телом к стене, приложит ухо к дереву и слушает, слушает, себя и дом слушает. Что он хотел услышать, понять? Наверное, хотел понять, возможно ли соответствие его собственной души с миром этого дома. Но миром его стали бы Кайти и Кэргына, а это значит, было бы и соответствие…

Горько Пойгину, обидно Пойгину, стыдно, мучительно стыдно Пойгину от чувства вины перед Кайти.

Выкурив трубку, Пойгин хотел было уже спуститься с террасы, но вдруг увидел учителя Журавлёва. Поднимался учитель по складкам откоса, с ружьём за плечами, в широкополом накомарнике, с сеткой, закинутой на затылок. Взобрался на террасу, сделал несколько шагов в сторону Пойгина и вдруг остановился.

– Я знаю, что человеку иногда хочется побыть один на один с собой. Мне неловко, что я возник перед твоими глазами.

– Если ты увидел меня издали и всё-таки решил не пройти стороной… значит, понадеялся, что я буду рад тебя видеть.

– Да, я увидел тебя издали и понадеялся…

– Тогда садись рядом.

Журавлёв, обутый в высокие резиновые сапоги с завёрнутыми раструбами, не спеша подошёл к Пойгину, снял заплечный мешок – рюкзак называется, достал железную бутыль с неостывающим чаем, потом кружку, наполнил её. Себе налил в крышку от железной бутыли, термос называется, разложил на камне сахар, хлеб и кусочки жареного мяса.

Когда опорожнили термос и съели снедь, Журавлёв закурил свою русскую трубку, протянул Пойгину. Тот с достоинством принял трубку.

– Я очень хотел бы, чтобы сегодняшняя наша встреча… была встречей большого понимания, – сказал Журавлёв, заканчивая свою мысль уже не словами, а взглядом: именно взгляд должен был подсказать, о каком понимании идёт речь.

Пойгин ответил на это не прямо, однако ответил:

– Вон в той стороне, у озера, я слышу, как разговаривают гуси. Я научу тебя угадывать их разговор, различать их беседы большого понимания. Научу, если захочешь…

Пойгин помнил просьбу Кайти вернуться домой ко времени нового сна, пришёл именно в эту пору, застал в яранге гостью – жену Медведева. Сидела она рядом с Кайти и держала в руках газету, которая разволновала весь Тынуп. Кайти засуетилась, встречая мужа. Пойгин присел у светильника, показал глазами на газету:

– Я вчера был у твоего мужа, он мне всё объяснил. Я вполне утолил рассудок, у меня больше нет недоумения.

– Кайти тоже всё поняла, – ответила Надежда Сергеевна, медленно складывая газету, – но самое главное то, что Кайти сумела сама прочитать, что здесь написано.

Изумлённый Пойгин повернулся к жене, собиравшей еду на ужин. Лицо Кайти зарделось, можно было подумать, что ей стало очень неловко.

– Ты зря застеснялась, Кайти, – сказала Надежда Сергеевна. – Я ничего, кроме восхищения, в лице твоего мужа не вижу.

Пойгин смутился в свою очередь, тихо сказал:

– Это верно. Я восхищаюсь…

Надежда Сергеевна выждала, когда пройдёт смущение Пойгина, и вдруг спросила:

– Ну так доплывёшь ли ты на байдаре от Певека до Тынупа… если единственный раз взмахнёшь вёслами?

Пойгин рассмеялся.

– Значит, слышала наш разговор с Артёмом?

– Да, слышала. Я легла спать в другой комнате. Но сон не шёл… Было так интересно вас слушать…

– Что ж, буду плыть от Певека до Тынупа так, как плывёт на байдаре каждый.