Белый верх – темный низ

В Москву бабушку привез дедушка. Сначала она не хотела выходить за дедушку замуж. Но дедушка бабушку уговорил…

Он ее обманул! Наобещал с три короба. Сказал, что в Москве у него есть комната. А оказалось, он живет в общежитии…

Он всегда говорил одно, а получалось другое…

* * *

Я потом посчитала: это было в 1930 году, в самом начале украинского голодомора.

– Стый, коза, не топися! Оооооо-ой!

* * *

Кричала бабушка только на маму. На меня – никогда. Меня она очень любила. Так любила, что даже могла бы сшить мне красную шапочку. И я бы носила ее не снимая, до самой встречи с Волком…

И хотя папа не ладил с бабушкой, в дошкольном возрасте в «трудных жизненных ситуациях» меня отправляли к ней, в ее «прекрасную комнату, целых пятнадцать метров». Где у нее «все было».

У бабушки был трельяж, а на трельяже стояли маленькие коробочки, напоминавшие, как мне казалось, кукольные гробики. В этих гробиках, в шелковых складках, как мертвые царевны, «спали» флакончики с начатыми и неначатыми духами. (Бабушка пользовалась духами!) На большущей кровати с металлической спинкой (по краям спинки – круглые шишечки) лежали большие подушки, на них – тюлевая накидка. А над кроватью висел огромный толстый ковер.

Я не знаю, зачем над кроватью нужен ковер. Мама много раз говорила, что ковры собирают пыль и они ни к чему. Но, с другой стороны, отмечая, как где-нибудь «хорошо», мама подчеркивала: там ковры и зеркала!

Вот и у бабушки были «ковры и зеркала». Но ковру, висевшему над кроватью, грозили нежелательные прикосновения грязных рук и носов (с козявками), потных лбов и волос, особенно со стороны маленьких Красных Шапочек, сосланных к бабушке доболеть или пересидеть каникулярную занятость родителей-педагогов.

На защиту большого ковра были призваны богатыри – Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович. Они смотрели на мир с тонкого тканевого коврика, прикрывавшего нижнюю часть большого ковра. И бабушка мне все про них объяснила.

Илья Муромец – самый сильный. А Алеша Попович слабее других. Он в сравнении с ними худенький. Но Алеша Попович – хитрый. Попович он потому, что его отец – поп. То есть Алеша Попович, наверное, умеет читать. А грамотный – значит, «умный». Но он не просто умный, а хитрый. Он умеет придумывать хитрости, побеждает врагов с помощью ума. А про Добрыню Никитича бабушка толком ничего не могла рассказать. И я решила, что он самый добрый – потому что Добрыня. И на белом коне.

Богатыри стоят на границе и высматривают врагов. Они похожи на всадников Красной армии. Буденовки красноармейцев – прямо как шлемы богатырей. (Вот какой я была сообразительной девочкой! А ведь никто мне не говорил, что шапки, похожие на богатырские шлемы, придумал как раз автор этой картины, когда рисовал эскизы новой формы для царской армии. А буденовками их назвали уже во время Гражданской войны. Так получилось, что новая амуниция, хранившаяся на складах, досталась красным кавалеристам Семена Буденного.)

В моем любимом фильме про неуловимых мстителей у Даньки, Валерки, Ксанки и Яшки-цыгана в последних кадрах на головах тоже были буденовки, и они тоже сидели на лошадях – только неуловимых мстителей было четверо, и они удалялись от зрителей в сторону заходящего солнца. Все дальше, дальше от нас, все ближе, ближе к солнцу – и, наконец, становились черными силуэтами на фоне огромного красного диска. У меня от зрелища этой эпической панорамы захватывало дух и возникал комок в горле. Впереди у героев была новая жизнь!

Новая жизнь была где-то за горизонтом. И тогда, когда жили Данька, Яшка, Валерка и Ксанка, эта жизнь была впереди, и теперь, когда мы сидели на деревянных лавках без спинки в до отказа набитом пионерлагерном клубе и нам в сотый раз (а кто бы возражал?) показывали фильм о приключениях неуловимых мстителей.

Когда у тебя впереди такое красное солнце, это не может не вдохновлять, не может не окрылять. Не может не наполнять чем-то высоким, зовущим. И все в тебе устремляется ввысь, как в песне: «Орленок, орленок, взлети выше солнца!..»

Ведь восходящее солнце – это не что иное, как заря коммунизма, заря светлого будущего. (Почему-то «Зарей коммунизма» очень часто называли колхозы. Недалеко от нашего пионерского лагеря был колхоз «Заря коммунизма». И другие колхозы в разных уголках нашей родины назывались «Зарей коммунизма». Есть специальные клички для кошек или собак. Муркой может быть только кошка, а Шариком – собака. Милкой может быть только корова. Видимо, что-то подобное произошло и с колхозами.)