Белый жеребец

«К черту эти мысли. Ко всем чертям. Пусть все идет к черту! — твердил он себе. — И без того все уже давно не ладилось, вечно одно и то же. И пускай катится ко всем чертям. Проклятая баба. К черту! Пропади все пропадом!»

И он стал думать о том, что он делал бы сейчас, если бы не торчал тут, в этой дыре, на Крайнем Севере, куда приехал только из-за нее. Ехать в отпуск в глухомань, к черту на кулички. Ему бы такое и в голову не пришло! Он любил охотиться, но у него такая работа, что поохотиться можно в любое время. Да, надо было поехать на Черное море.

Он мысленно перенесся в Сочи и прогуливался в плавках по берегу, усеянному людьми. Всюду веселое оживление, при желании можно прямо на берегу, под плеск теплых волн, купить в киосках мороженое, горячую кукурузу, блины, шашлык, гранаты или арбузы. Много загорелых девушек и женщин, у всех беззаботный и счастливый вид. Он вспомнил южные ночи, жаркие, полные ароматов, — до чего же там здорово! От этих мыслей давившая его холодная пустота начала медленно таять. «Плюнуть на все это. И никогда больше так глупо не портить отпуск. Ну, вот все и в порядке».

Бутылка опустела, только в рюмках оставалось немного, когда Буров снова услышал рокот мотора. Самолет возвращался и, наверное, пролетел прямо над крышей юрты: Бурову казалось, что мотор гудит невыносимо громко, еще мгновение — и у него лопнут барабанные перепонки.

Снова он был уже не в Сочи, а в юрте, сидел за столом, привалившись спиной к стене и уставившись невидящим взглядом на морщинистое лицо Василия, которое почему-то все время расплывалось перед его глазами. Он потянулся за рюмкой.

Василий видел, как у Бурова дрожит рука. «Хорохорится, — подумал он, — а ишь, как его скрутило. Удивляться нечему. А жаль все же, нехорошо вышло». Ему эти люди сразу понравились и хотелось, чтобы все у них ладилось, — он долго жил в одиночестве, и сердце у него было отзывчивое.

— Саша, куда пойдем завтра? — спросил он.

У Бурова сильно билось сердце и шумело в ушах, поэтому он не расслышал. И понял вопрос, только когда Василий повторил его.

— Поищем лося, а? — Буров выругался.

Ему хотелось рассказать Василию о море, где он только что мысленно побывал; о пышной зелени, окаймляющей пляж, усыпанный горячей галькой; о знойном солнце, о прохладе в тени высоких сосен и платанов; о белых домах, прячущихся в садах, где зреет виноград, растут гранатовые деревья, магнолии и розы; о плантациях мандаринов и лимонов, о чайных кустах, зеленеющих под защитой гор, еще южнее. Он собрался было рассказать обо всем этом, но, пока очень медленно, растягивая губы в ухмылке собирался с силами — он все еще слышал рокот самолета. Этот звук был ему отвратителен, давил на виски, и вдруг, ни с того ни с сего он произнес:

— А все этот проклятый жеребец. И дернуло меня везти ее именно сюда, в эту глухомань!

СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ

Она сидела неподвижно, словно во сне, отдаваясь согревающим лучам майского солнца, а вокруг все было пронизано ослепительным сиянием бездонного голубого неба и белого с сероватым отливом льда. Лед на поверхности обветрился, местами в нем появились трещины, в которых мутно синело спокойное море. И это голубое мерцание переполняло Галю чувством гармонии жизни.

Год, прожитый здесь, она никогда не забудет. Маленькая полярная станция: два бревенчатых сруба на берегу пустынного острова, защищенные скалами от ветров и метелей, высокая мачта, от которой во все стороны тянутся к земле туго натянутые тросы. Долгие месяцы остров был совсем белый, покрытый льдом. Лишь на короткое время — с наступлением полярного лета — он зазеленел порослью вереска, брусничника и лишайника, в которой то тут, то там выделялись карликовые березы. И столь же внезапно лето кончилось, и остров вдруг расцветился бледно-желтыми и красноватыми пятнами засыхающей, скупой растительности. Началась слякоть, и за ночь всю пестроту красок смыло, а потом опять выпал снег.

Круглый год в любую погоду работники станции каждые три часа, днем и ночью, поднимались по деревянным лесенкам к приборам, установленным в защищенном от ветра месте и наверху, на скале; спускались по тропке, протоптанной ими, на берег моря. Они снимали показания приборов, измеряли скорость и направление ветра, температуру и влажность воздуха, температуру морской воды, брали образцы льда с приплывающих льдин, которые течением приносило к острову и в середине лета. Зимой, когда море замерзало, делали замеры толщины и прочности ледяного покрова и полученные данные по радио передавали в обсерваторию, находившуюся далеко на материке.

Ей предстояло пробыть на станции еще шесть недель. Не пожалеет ли она когда-нибудь потом о днях, Прожитых здесь, на пустынном острове, вдали от людей?