Одним свежим утром, какие выдаются в конце апреля, Мариэль проснулась от знакомого аромата имбирного печенья, которое всегда пекла тетя, когда она гостили у них. Одевшись, она спустилась к завтраку и только хотела спросить, почему папа, рьяно вцепившись в газету, скосил лицо в ужасную гримасу, как ее тетушка воскликнула, указывая на окно:
— Да это же Бенджамин!
Мариэль в два счета оказалась на веранде и, слетев со ступенек, кинулась любимому в объятия.
— Бен! Милый! Доброе утро! Ах, как я хочу говорить тебе «доброе утро», лежа в кровати на твоем плече!
— Моя малышка, звездочка!
— Что с тобой? Мои поцелуи тебя не радуют?
— Мариэль…
— Почему ты такой грустный?
— Пойдем, я должен сказать тебе кое-что.
Мариэль уловила тревожную интонацию, и сердце ее неистово заколотилось. В голове мелькали сотни вопросов, предположений, загадок, но они шли молча до самого озера. Вспомнив озабоченное лицо Бена при встрече и то обстоятельство, что он даже не зашел в дом поздороваться с ее родителями, Мариэль поняла, что то, что она сейчас услышит, необычайно важно. Бен еще никогда не был столь серьезным, даже в день ее отъезда в Дублин.
— Что случилось? — спросила Мариэль, едва они шагнули на пирс.
— Мариэль, я уезжаю.
— То есть как? Куда?
— Сегодня объявили, что между Испанией и США началась война. Я ухожу на фронт.
Последовала пауза.
— Нет! Не может быть! Зачем? Добровольцем?!
— Мариэль, пойми, Испания — моя Родина, я должен, обязан сражаться за свою страну.
— Но это глупо! Твоя Родина — Ирландия, здесь, рядом со мной!
— Нет, Мариэль, это другое. Одно — по месту жительства, другое — по крови. Меня зовет долг, понимаешь? Я чувствую, что нужен Испании, что должен вмешаться в эту войну!
— Что за нелепость! С чего это из тебя полезли мальчишеские амбиции? Думаешь, они без тебя не справятся? Куда там, конечно, нет, ведь им нужен Бенджамин собственной персоной!
— Милая, послушай…
— Нет, нет, я не верю! Ты меня просто испытываешь, да?
— Мариэль, любимая, не плачь! Ты разрываешь мне сердце! Ведь я не смогу остаться. У меня нет выхода.
— Как это нет? Разве другие мужчины нашей страны уходят на фронт? Если бы война была в Ирландии, я бы и слова не сказала, но ты вмешиваешься в чужие дела! И это ты называешь «нет выхода»?
— Его действительно нет. Я знаю, тебе очень больно. Мне тоже! Но мы с тобой ничего не сможем сделать. Конечно, можно остаться здесь и продолжать радоваться жизни, зная, что остальные умирают вместо тебя. Но ведь я буду хуже дьявола! Мариэль, своих не бросают!
— Но меня-то ты бросишь! Бен, как ты не понимаешь, ведь тебя могут убить, и ты уже никогда, никогда-никогда не сможешь вернуться!
— Я знаю, милая, это страшно, особенно для тебя, ведь вся боль достанется тебе, но я чувствую, что эта война не станет моим концом.
— Восхитительно! Выходит, мне просто надо положиться на твои пророческие способности!
— Тише, тише.
— Нет, Бен, мы договаривались, что будем советоваться по любому вопросу. Я не согласна. Я запрещаю тебе идти на войну! А значит, все должно остаться так, как есть.
— В этой ситуации ничье мнение не важно.
— Что ж за жизнь у меня такая! Сначала Дублин, теперь эта война.
— Такова судьба, Мариэль.
— Ах, судьба! Ты покидаешь меня добровольно, при чем тут судьба?! Нас постоянно разлучают, по-твоему, нам не суждено быть вместе?
— Я не это имел в виду. Суждено или нет, мы все равно будем вместе.
— Ты всегда говорил, что для тебя нет ничего важнее меня. Значит, ты лгал?
— Мариэль, ты меня удивляешь. Есть вещи, которые нельзя сопоставлять. Я иду на войну не чтобы ловить чины или утолить тщеславие. Я иду защищать. Поэтому не говори, что я променял тебя на что-то другое. Это обидно.
Мариэль понимала, что она отчасти не права, но в действиях Бена чувствовалась не меньшая несправедливость.
— Ты думаешь, мне самому хочется идти туда? Чего там ждать мне? Привыкать к тому, что кругом боль, усталость, смерть. Ты хотя бы будешь дома, в окружении любящих людей, в безопасности. Может, в атмосфере добра и любви спустя какое-то время у тебя вновь появятся силы. Приедет какой-нибудь принц, и ты будешь счастлива с ним так же, как была со мной.