Она подняла голову, оторвавшись от его налитого кровью и всё еще судорожно пульсирующего члена, посмотрев в его затуманенные глаза, обращенные к потолку, своим пристальным блестящим взглядом. Она столько ждала этого мужчину, что эти два месяца никак не могли утолить её жажду к нему, она готова была трахаться с ним дома, в кафе, в машине, на пляже – где угодно, лишь бы постоянно ощущать в себе его присутствие, его мужскую силу, и ловить на себе его такой уверенный и раздевающий её душу взгляд. С ним рядом она просто становилась нимфоманкой, и это ощущение лишь добавляло ей женственности, заставляя не разбалованных женским обаянием американцев оборачиваться ей вслед при встрече. Впрочем, здесь, в Майями, попадались и довольно привлекательные женщины, но это были в основном европейки, а собственно голливудские красотки оставались для обычных американцев недостижимой мечтой экрана, потому что на улицах их городов встретить более-менее хорошенькую женщину с девичьей талией было настолько же необычно, насколько в России мужики привыкли к их виду в повседневной жизни.
Она сжала в ладони его мошонку, говоря при этом:
- Ты опустошен, наконец? Или в тебе еще есть капля силы, чтобы порадовать меня, мой гигант?
Патрик закатил глаза и прошептал:
- Я хочу тебя день и ночь.
- Хочешь меня!
- Да, тебя, Ника.
- Покажи мне, как ты хочешь.
- Сильно хочу… всегда.
- Ты хочешь свою жену?
- Да, миссис Бауэр, тебя.
- А чем ты занимался всё это время после моего отъезда? – она сильнее сдавила свою ладонь.
- Ждал только тебя и твоих писем, - он улыбнулся, закрыв глаза.
- И моих фотографий? – не унималась она.
- И твоих фотографий, - покорно подтвердил он.
- И моих денег?
- Не твоих, а наших.
- Но ждал всё-таки?
- Без тебя они мне ни к чему.
- А с ними к чему я тебе?
- Чтобы любить.
- Без них любить не получалось?
Патрик открыл глаза и посмотрел на неё долгим взглядом. Она отпустила его и, взобравшись на тахту рядом с ним, склонила свою голову на его широкую грудь, сложив под себя свои красивые ноги. Патрик погладил её колени, нежно проведя пальцами по тонкой бархатистой коже.
- Деньги сами по себе ничего не значат, - сказал он, - они лишь дают свободу.
- Ты такой старый и такой глупый, - проговорила она, целуя его в грудь. – Свободу дают не деньги, а умение их зарабатывать.
- Разве?
- Конечно. Посуди сам: деньги, как и свободу, можно потерять. А твои умения и навыки всегда останутся при тебе. Это как вождение автомобиля: год поездишь, потом и через двадцать лет руки и ноги вспомнят, куда и на что давить.
- Ты стала философом?
- Не-а, я практикующий психолог.
- А я профессор по деловому менеджменту, забыла?
- Тогда мы подходим к одной и той же проблеме с разных сторон, вот и всё.
Патрик протянул руку за бокалом с мартини, стоявшем на журнальном столике, и, сделав глоток, сказал:
- Умения нарабатываются не один год. А ничто так не подвергнуто искушениям стремительно развивающегося мира, как молодое неокрепшее сознание.
- Это правда, - согласилась она.
Он продолжал, будто с кафедры:
- Юности присущ наивный максимализм, желание достичь пределов совершенства сразу и сполна, вкусить все прелести человеческого бытия, не дожидаясь пришествия «горбатого» жизненного опыта, ибо парадокс аксиомы молодых, что «в пятьдесят мне ничего этого уже будет не надо», отчасти и заключается в своей искренней правоте. В пятьдесят, имея всё то же, что и наш 20-летний аналог, мы утрачиваем прелесть ощущения новизны, и наше восприятие окружающего обволакивается сакраментальным сожалением: если бы юность знала, а старость могла! В двадцать мы еще верим в чудеса, но уже утрачиваем иллюзии; мы полны надежд и ожиданий, но уже познаём истинный смысл заповедей Господних. И где эта грань, отделяющая искушение от грехопадения? Как устоять перед дьявольским соблазном обрести
Вероника провела ярко-красным ноготком по квадратикам мышц на его животе.
- Грешны мы, грешны. Ты прав, мой гигант: я не хотела бы дожидаться этого вечера ещё двадцать лет. Я пошла в душ.
Она легко соскочила с тахты и направилась к душевой кабине, находившейся в дальней части просторного гостиничного номера. Патрик остался сидеть, держа в руке бокал и глядя вдаль через прозрачную стену на раскинувшиеся перед ним безбрежные морские просторы.