Бенефис_Дьявола

- «Надо мною – тишина; небо, полное дождя; дождь проходит сквозь меня, но боли больше нет. Под холодный шепот звезд мы сожгли последний мост, и все в бездну сорвалось – свободным стану я, от зла и от добра; моя душа была на лезвии ножа», - шептали его губы в полудреме.

Он осторожно приоткрыл ресницы: кругом действительно была тишина, только голос Кипелова в своей бессмертной Арии медленно плыл сквозь его сознание. Он попробовал шевельнуть рукой, но не смог – похоже, он опять был на внутреннем рейсе, где эти чертовы американцы после Одиннадцатого сентября ввели множество ремней безопасности, приковавшие его к пассажирскому креслу. Странно только, что он не слышит звука двигателей DC10, или Боинга, или на чем он там летит. А куда он, собственно, летит, да и летит ли вообще? Он пытался вспомнить, как попал сюда, и не мог: в мозгу проносились обрывки видений, отрезки дорог, куски ощущений, но не было цельной картины. С чего он вообще взял, что находится в самолете? Даже на внутренних рейсах никто не догадается укладывать пассажиров плашмя в кресло, приковав намертво руки и ноги. Бог мой, неужели меня Вероника заказала, подумал он, и меня сейчас перевозят куда-то к ней? Для последнего прости? Но зачем ей?

Он что-то знает. Или знал что-то про неё: что-то очень важное, но сейчас никак не мог сообразить, что он мог про неё такое знать, из-за чего она могла бы решиться вот так с ним поступить. Его губы снова зашевелились:

- «Я бы мог с тобою быть, я бы мог про все забыть, я бы мог тебя любить, но это лишь игра. В шуме ветра за спиной я услышу голос твой; и о той любви земной, что нас сжигала в прах, и я сходил с ума... В моей душе нет больше места для тебя!»

Проститутка. Как он мог променять Цветика на эту проститутку, Господи, а где же ты был, куда смотрел?! Но нет, стоп… Если он не в самолете…

Глеб медленно повернул голову вправо, затем также медленно влево: вокруг него были желтоватые матерчатые стены, совершенно пустые, без иллюминаторов, без вентиляции – вообще без ничего. Откуда-то сзади сверху струился мягкий свет, но он не мог распознать его источник. Он приподнял голову и увидел прямо перед собой широкую дверь, совсем непохожую на ту, что обычно ведет в кабину пилота. «Где же это я?» - с удивлением пронеслось в воспаленном мозгу. Его ноги были перетянуты ремнями, и руки тоже, в нескольких местах, а сам он находился на каком-то возвышении: то ли на кровати, то ли носилках, к которым он был в буквальном смысле пристёгнут. «Тюрьма! – обреченно догадался он. – Только хрен вам, ничего не докажите!» и он затянул уже во всю мощь:

«Я свободен, словно птица в небесах;

Я свободен: я забыл, что значит страх;

Я свободен – с диким ветром наравне;

Я свободен наяву, а не во сне!» -

только из груди его вырывался еле различимый шепот, а не мощный, как бы ему хотелось, вокал рок-звезды.

«Не певец, и не актер, и не пассажир – или действительно пассажир в какую-то бездну? В бездну. Люцера. Кто такая Люцера, и почему я о ней вспомнил? Красивая, как Вероника… Мы вместе ехали в автобусе, только это было давным-давно, в совсем другой жизни. Или это и есть Вероника? Где мой телефон? Мне нужно срочно позвонить!»

- Эй, пипл, есть тут кто-нибудь, - силился он крикнуть во что есть силы, но пересохшее горло не выдавало ничего громче хрипящих звуков, с болью вырывавшихся из его груди.

Глеб обмяк, и по его щеке покатилась слеза. «Сдохну здесь, как собака – ни имени, ни роду… и мама не узнает… А где моя мама?»

- Ма-ма!!!

Но никто не вошел в плотно закрытую дверь, и не увидел он тени в стеклянном глазке, мерцающем посредине широкого белого полотна. Он снова тихо запел:

- «Надо мною – тишина; небо, полное огня; свет проходит сквозь меня, и я свободен вновь. Я свободен от любви, от вражды и от молвы, от предсказанной судьбы и от земных оков, от зла и от добра... В моей душе нет больше места для тебя!»

Его сознание постепенно заволокла пелена дремоты. Но на этот раз она не была тяжелой и утомляющей, как все прежние. Впервые за многие месяцы ему приснился сон. Сон из далекого детства.